Дважды за последний век Россия стояла на пороге мирового господства. В частности, в музыке — но не только. Вот как это было.
В 1914 году, когда немецкая тональность себя исчерпала, а итальянская опера выдохлась, Россия была готова унаследовать музыкальную корону. У неё был самый популярный в мире композитор — Сергей Рахманинов, а также два самых радикальных новатора — Стравинский и Прокофьев. Лучшие скрипачи выходили из студии Леопольда Ауэра в Петербурге: Миша, Яша, Тоша, Саша. Епархия балета была обновлена Сергеем Дягилевым.
Но затем пришли война и революция, и эти достижения рассыпались. При советской власти Дмитрий Шостакович изобрел продуманную двусмысленный стиль, просто чтобы выжить, но творчество подавляло давление системы. Одни, как Галина Уствольская, ушли в себя и не покидали страну. Другие, следуя примеру Хачатуряна и Кабалевского, писали усреднённую симфоническую музыку.
Надзор за партийной линией осуществлял Тихон Хренников, с 1948 года и до самого падения коммунизма занимавший пост генсека Союза композиторов СССР. Этот Союз решал, какие произведения можно исполнять, а какие — нет. Хренников виртуозно играл на системе, как на своем любимом инструменте — мандолине.
Вечный самопиарщик на государственных концертах, он удостаивался похвал даже от Валерия Гергиева, нынешнего «музыкального комиссара» Путина. (Старые русские привычки не умирают.)
Пока был жив Сталин, Хренников правил террором. При более мягком Хрущёве он позволял существовать таким оригинальным авторам, как Альфред Шнитке и София Губайдулина, давая им заказы на киномузыку. Губайдулина как-то призналась, что после сдачи партитуры на проверку ей требовался месяц в деревне, чтобы прийти в себя.
При Брежневе ветер снова переменился, но Хренников знал, что делать. «Когда режим менялся, он менял и своего заместителя, а предыдущего объявляли виновным… Это позволяло самому Хренникову оставаться безупречным», — писал друг Шнитке Александр Ивашкин.
На съезде Союза композиторов в 1979 году Хренников жёстко атаковал семерых авторов, обвинив их в создании «шумовой грязи вместо настоящей музыки».
Эти семеро — Губайдулина, Денисов, Кнайфель, Суслин, Артёмов, а также супруги Фирсова и Смирнов — были объявлены «не представляющими советскую музыку», и их произведения грозились запретить. Шнитке избежал расправы из-за болезни. Сильнейшие нашли способы быть услышанными за границей.
Эдисон Денисов, подпольный педагог Московской консерватории, поддерживал связь с Пьером Булезом и Луиджи Ноно, параллельно сочиняя хоровую музыку для советской публики.
Губайдулина была феноменом — женщина с татарско-мусульманскими и польско-еврейскими корнями, посещавшая православные службы, трижды бывшая замужем и писавшая музыку сюрреалистической силы. Рецензируя одну из её ранних работ, Шостакович сказал ей: «Не бойтесь быть собой. Я желаю вам идти своим, «неправильным» путём».
В год хренниковской атаки она случайно поделила такси в Москве с Гидоном Кремером, которому разрешили жить за границей. Результатом стал «Офферториум» — скрипичный концерт, взявший за основу тему Баха как моральный компас в хаотичной вселенной, где странные звуки постепенно раскрывают скрытые связи, как в детективном сериале.
Когда СССР рухнул, она оказалась во главе волны композиторов, чьи идеи вдохнули новую жизнь в западные концертные залы. Русские снова были на подъёме.
Но ненадолго. В конце 1991-го я писал передовицу для воскресной газеты, показывая, что почти вся российская музыкальная элита бежала. Смирнов и Фирсова жили в приюте в лондонском Чизвике. Денисов был в Швейцарии, затем перебрался в Париж. Шнитке осел в Гамбурге. Ивашкин слал мне факсы из Новой Зеландии.
Кнайфель умер в прошлом году в Берлине. Его «Песнь Песней» звучит как вечная поминальная молитва по музыкантам России и их страданиям. Соло виолончели на фоне церковного хора говорит больше, чем любые слова. Какая идеология могла подавить такую красоту?
Губайдулина в 1992 году поселилась в деревне под Гамбургом, где держала самовар для гостей из прошлого. Вместе с Кнайфелем она признавала долг перед Мстиславом Ростроповичем, который подарил ей рояль.
Её «Canticle of the Sun» (для виолончели, ударных, струнных и хора) — шедевр современной музыки, если найдутся голоса, способные справиться со сложностями партитуры.
Смерть Губайдулиной в прошлом месяце (в 93 года) — это конец не столько эпохи, сколько надежд на возрождение русской музыки. Сможет ли она подняться снова? При Путине — вряд ли.
