Российская Федерация изначально является обществом многоконфессиональным, в отличие от привнесённого извне мультикультурализма и воинствующего секуляризма Запада – по крайней мере, согласно нарративу, продвигаемому российскими властями по всему миру. Являясь частью более широких, хитроумных усилий Кремля в религиозной дипломатии, этот нарратив опирается на все четыре «официальных» религии – православие, ислам, иудаизм и буддизм.
Однако, как всегда, разнообразие может быть источником и силы, и слабости. Использование властями РФ буддистских республик и отношения с ними показывают ограничения проводимой религиозной дипломатии, особенно в контексте развивающегося китайско-российского партнёрства.
В России есть три республики, где большинство населения составляют буддисты: Калмыкия, Тува и Бурятия. Несмотря на усилия по установлению централизации сверху донизу, предпринимаемые на протяжении последних 20 лет, эти республики до сих пор до некоторой степени пользуются контролем над собственными делами, включая проведение дипломатии на низовом уровне.
Большинство российских буддистов исповедуют тибетскую форму этой религии и своим духовным лидером считают Далай-ламу – эта позиция отражается в направлении дипломатии этих республик. Например, в 2019 г. в Туву приезжал Арджа Ринпоче – один из самых высокопоставленных и почитаемых духовных учителей в тибетском буддизме, а в прошлом году тогдашний глава республики Шолбан Кара-оол провёл онлайн-встречу с Далай-ламой. В этом году Тува принимала делегатов Азиатской буддийской конференции за мир.
Эта деятельность потенциально способна вызвать напряжённость с Китаем, который занимает непреклонную позицию по вопросу тибетской автономии. Китайское правительство проводит антирелигиозную политику, направленную против общины тибетских буддистов, с тех пор, как включил эту территорию в свой состав в 1950 г.; отражением этой политики стало то, что Далай-лама с 1959 г пребывает в изгнании. Недавно власти провинции Сычуань запретили фотографии Далай-ламы, которого они считают сепаратистом.
На этом фоне Россия становится всё больше зависимой от отношений с Китаем, а товарооборот между двумя странами быстро растёт. Как мировая сверхдержава, Китай занимает хорошие позиции, чтобы требовать политических уступок в тех областях, которые он считает чувствительными для своей национальной безопасности. Кремль уже склонился (хотя и негласно) перед этим давлением, отказав Далай-ламе в посещении областей проживания буддистов в России, несмотря на обещания региональных властей отменить этот запрет.
Учитывая растущий дисбаланс мощи между Китаем и Россией, вполне понимаемо, что Китай может сигнализировать о своём недовольстве встречами, которые проводил Кара-оол в 2020 г. или тем, что тибетские монахи приезжают в Россию, чтобы учить и проводить службы. В конце концов, та и другая деятельность в какой-то мере легитимизирует тибетское правительство Далай-ламы в изгнании. Кремль, вероятно, чувствует невидимое давление Китая, пусть и не выражаемое открыто, и не хочет раздражать своих китайских партнёров. Подобная чуткость в чём-то ценный показатель уважения России к своему соседу, но при неосторожном обращении она может вызвать гнев на международной арене. Со своим опытом, пережитым во времена Советского Союза, когда буддизм подавлялся, буддистские народы России могут воспринять это как мрачное предостережение о своей судьбе. Более того, религиозное недовольство в этих регионах будет превращать в ложь нарратив Кремля о РФ как многоконфессиональном государстве.
С другой стороны, не обращать внимания на чувство Китая означает для Кремля риск подпортить полезные дипломатические отношения. В торговле, поставке природных ресурсов, в стратегическом партнёрстве Китай и Россия видят друг в друге ключевых партнёров в возникающем многополярном мире. С 2014 г. западные санкции изолировали Россию от ЕС и США, и в этих условиях Россия повернулась на Восток – и эти отношения становятся критически важными для её экономического развития и поддержания международного статуса.
В то время как укрепляющиеся отношения России и Китая отличает взаимопонимание, усложняющийся баланс сил между обеими странами подчеркивает также пустоту нарратива российской религиозной дипломатии. Вместо бастиона многоконфессиональности, в котором защищена свобода веры, мы видим страну, готовую пожертвовать правами верующих-буддистов, — правами, которые будут положены на алтарь хороших отношений с атеистической чужой державой. Другими словами, религиозная дипломатия может осложнить Кремлю внешнеполитическую тактику, но она никогда не перевесит базовые приоритеты российской внешней политики.
