Российское военное вмешательство на Украине в 2014 году привело к введению западных санкций и породило международное стратегическое давление, которое подтолкнуло Москву на путь более активного сотрудничества с Китаем. С тех пор неустойчивый китайско-российский «брак по расчету» эволюционировал в подлинное стратегическое партнерство, основанное на совпадающих интересах и обоюдной неприязни к Соединенным Штатам. Хотя представляется маловероятным, что Россия и Китай объявят о заключении официального альянса, конфронтация с этим сложившимся де-факто китайско-российским стратегическим блоком не отвечает интересам Америки.
Избрание Дональда Трампа породило в некоторых консервативных политических кругах надежду, что сближение Соединенных Штатов с Россией способно увеличить дистанцию между Москвой и Пекином. Аргументы в пользу такого сближения восходят корнями к «дипломатии треугольника» Никсона и Киссинджера, которая позволила Америке использовать разногласия между Китаем и Советским Союзом для перехода к стратегии открытости в отношении Китая. В результате Вашингтон получил стратегическое превосходство, основанное на том, что у него сложились более благоприятные отношения с обоими коммунистическими гигантами, чем те, что существовали между ними.
Научный сотрудник исследовательского института Катона Дуг Бэндоу придерживается этой точки зрения в своей статье под названием «Стратегия Никсона, разрушившая российско-китайский блок». Он утверждает, что улучшение отношений с Россией «имело бы благотворный побочный эффект противодействия созданию единого российско-китайского фронта против Соединенных Штатов». Автор теории наступательного реализма Джон Миршаймер аналогичным образом утверждает, что если бы « Вашингтон занимал более позитивную позицию в отношении Москвы», это привело бы к улучшению отношений, что в конечном итоге обусловило бы присоединение России к «коалиции против Китая», уравновешивающей рост его влияния.
Аргументы Бэндоу и Миршаймера основаны на реалистической объяснительной модели, в рамках которой отношения между Америкой, Россией и Китаем понимаются как «стратегический треугольник». В соответствии с этой системой, для Трампа сегодня является целесообразным использовать проверенную киссинджеровскую дипломатию треугольника, то есть стремиться к сближению и открытости в отношениях с более слабой державой, Россией, с целью сбалансировать геополитическую обстановку и получить инструменты воздействия на более сильную державу, Китай.
Однако, в современном международном контексте подобный подход является проблематичным по нескольким причинам. Во-первых, в настоящий момент не существует тех глубоких идеологических разногласий, которые в конце 50-х и в 60-е годы оттолкнули Советский Союз и Китай друг от друга. Более того, китайско-российское геополитическое соперничество сейчас не является столь острым, поскольку Россия, в отличие от Советского Союза, играет в Азии роль второстепенной державы. В результате, сегодня мало что указывает на то, что Трампу, несмотря на его особые отношения с Владимиром Путиным, удалось бы вбить клин между Россией и Китаем. Разумеется, существует поле для улучшения отношений между США и Россией, которое могло бы позволить осуществлять избирательное сотрудничество в решении общих проблем, таких как борьба против террористической организации ДАИШ. Однако, нет никаких оснований полагать, что достижение тех скромных улучшений в американо-российских отношениях, которые являются осуществимыми с политической и практической точки зрения, может оттолкнуть Москву и Пекин друг от друга.
Ситуация, с которой Никсон столкнулся в Азии в свое время, не является аналогичной тем обстоятельствам, с которыми сегодня приходится иметь дело Трампу. В отличие от нынешних Китая и России, Советский Союз и Китайская Народная Республика вели между собой интенсивную идеологическую борьбу за лидерство в коммунистическом мире. Как объясняет Лоренц Люти в своем убедительном историческом исследовании «Китайско-советский разрыв отношений: холодная война в коммунистическом мире», в 50-х годы между советской и китайской коммунистическими партиями образовались непреодолимые идеологические разногласия по поводу выбора модели социалистического развития. Мао Цзэдун отверг модель бюрократического сталинизма эпохи Хрущева, предпочтя модель революционного сталинизма с китайской спецификой, которая привела к катастрофической политике «Большого скачка». Идеологическое соперничество породило тупиковую ситуацию в сфере безопасности, особенно после успешного испытания Китаем в 1964 году атомного оружия. Масштабные общественные и политические потрясения в стране, развязанные радикальным маоизмом во время «культурной революции», привели к усилению китайско-советской вражды и серьезно напугали Кремль, который вплоть до 1970 года держал вдоль советско-китайской границы около 39 своих дивизий. Непосредственная угроза войны с Советским Союзом вынудила Мао стремиться к возобновлению дружественных отношений с Америкой.
Реалисты практически игнорируют роль идеологических факторов в формировании взаимной гармонии и признания между Россией и Китаем. В отличие от времен советско-китайского разрыва отношений, в настоящее время идеология является объединяющим фактором. Для обеих стран сегодня характерна сильная авторитарная националистическая оппозиция западным и глобалистским идеологиям, но они больше не разделяют общую марксистко-ленинскую политическую ориентацию, которая породила глубокие идеологические противоречия во времена холодной войны. Несмотря на совершенно различные типы авторитаризма (диктатура личной власти и однопартийное государство ленинистского типа), Путин и китайская правящая Коммунистическая партия придерживаются схожих взглядов на угрозу, исходящую от западных «универсальных ценностей», таких как демократия и права человека. Они воспринимают «иностранное влияние», которое проникает в их страны вместе с глобализацией, интернетом, социальными сетями и неправительственными общественно-политическими организациями, как непосредственную угрозу для удержания власти внутри страны. С точки зрения китайской и российской правящих элит, иностранное влияние является «троянским конем», призванным спровоцировать «цветные революции», которые приведут к смене режимов в «незападных» (то есть авторитарных) политических системах.
С начала «арабской весны» в 2011 году ощущение этой угрозы в Москве и Пекине только возросло, в то время как движения за демократию и реформы охватили мир и достигли порога России и Китая в виде украинских протестов на Майдане в 2013-2014 году и гонконгской «революции зонтиков» 2014 года. Западные наблюдатели часто пренебрежительно называют одержимость российских и китайских государственных СМИ темой цветных революций авторитарной пропагандой. Однако, до тех пор, пока правящие элиты России и Китая будут действовать, исходя из предположения, что Запад стремится разрушить их политические системы и подорвать внутреннюю легитимность власти, они будут держаться на максимальном расстоянии от него.
Сегодняшние российско-китайские отношения в геополитическом аспекте отличаются от тех, что существовали между двумя странами в 60-е и 70-е годы. В то время Москва и Пекин рассматривали друг друга как важнейшую угрозу своей безопасности. В противоположность этому, нынешним стратегическим целям России и Китая в гораздо большей степени препятствует политика США, а также их европейских и азиатских союзников, чем политика друг друга. Основные стратегические цели Китая сосредоточены в Восточной Азии, где Пекин стремится восстановить контроль над Тайванем и благоприятным для себя образом урегулировать морские территориальные споры в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях. Главным препятствием для Пекина является военно-морская мощь Соединенных Штатов, а также сеть двусторонних альянсов (веерная структура) с региональными державами, такими как Япония и Австралия.
Что касается России, главным препятствием для ее усилий по обеспечению сфер влияния на своей восточно-европейской и южно-кавказской окраинах, является возглавляемый США альянс НАТО. Институт по изучению проблем безопасности Европейского союза недавно опубликовал доклад, посвященный исследованию российско-китайских отношений, в котором содержится интервью с китайским экспертом в сфере безопасности, в котором кратко выражено это общее восприятие угрозы: «Китай ощущает давление в Южно-Китайском море, а Россия подвергается давлению со стороны НАТО в Балтийском море. Россия столкнулась с проблемой развертывания систем противоракетной обороны в Румынии и Польше, и Китай имеет дело с той же проблемой, только в Южной Корее и Японии. В то время как в Европе НАТО расширяется на Восток, Соединенные Штаты наращивают свое военное присутствие в Азии».
Сближение России и Китая, продиктованное идеологическими и геополитическими опасениями, связанными с действиями Запада, проявилось в их тесном сотрудничестве во взаимовыгодных сферах. Отношения между странами стали еще более прочными после введения западных санкций против России в 2014 году. Наиболее ярким примером их укрепления может служить подписание в мае 2014 года, после почти десятилетних переговоров, соглашения об экспорте сибирского газа в Китай. Это произошло после объявления в 2013 году о создании совместного предприятия между российской нефтяной корпорацией Роснефть и китайской National Petroleum Corporation (CNPC) с целью разработки нефтяных и газовых месторождений в Восточной Сибири.
Если говорить о краткосрочной и среднесрочной перспективе, партнерам потребуется определенное время, чтобы преодолеть экономические и материально-технические проблемы и сформировать более прочные энергетические связи. Однако, в более долгосрочной перспективе подписанные соглашения могут принести выгоду обеим сторонам. Россия в результате получает приток китайских инвестиций и фиксирует относительно высокие цены. Китай в свою очередь диверсифицирует источники импорта энергоносителей и получает доступ к новым сухопутным поставкам, которые Пекин считает менее уязвимыми перед геополитическими потрясениями и блокадой, по сравнению с энергоносителями, импортируемыми с Ближнего Востока морем.
Еще одним примером российско-китайских связей являются поставки вооружений. Торговля оружием помогает России отчасти компенсировать свою самую большую слабость – зависимость экономики от экспорта энергоресурсов, и в то же время способствует нынешним усилиям Китая в сфере военной модернизации. Исторически сложилось так, что основным препятствием в этой торговле были случаи так называемого обратного инжиниринга (воспроизведения изделия по образцу) советских и российских вооружений. Наибольшую известность получила разработка Китаем истребителя J-11B, который был «точной копией российского Су-27, одноместного истребителя, созданного в Советском Союзе в 70-е и 80-е годы в качестве ответа американским F-15 и F-16». Проблема китайского обратного инжиниринга была настолько острой, что Москва в 2004 году наложила неофициальный запрет на экспорт высокотехнологичной военной продукции в Китай. Однако, недавнее утверждение Путиным продажи Китаю таких образцов современных вооружений как истребитель Су-35 и зенитно-ракетный комплекс С-400 указывает на то, что этот мораторий снят.
Примечательно, что обе стороны согласились не включать в подобные сделки лицензии по передаче технологий, что призвано уменьшить возможность обратного инжиниринга и предотвратить возникновение трений по этому вопросу. Эта торговля является взаимовыгодной, поскольку экономика России в значительной степени опирается на экспорт вооружений (в оборонной промышленности заняты 2,5-3 миллиона рабочих, что составляет около 20 процентов рабочих мест в сфере производства), в то время как китайскому военно-промышленному комплексу остро не хватает ключевых технологий. Китаю не удается наладить отечественное производство высокопроизводительных авиационных двигателей и современных ударных подводных лодок. Россия, со своей стороны, будет все больше зависеть от Китая как ключевого клиента в этой сфере, поскольку Индия, с давних пор являющаяся крупнейшим импортером советских и российских вооружений, диверсифицирует свои закупки и развивает отечественную оборонную индустрию. Зависимость Китая от России в области передовых военных технологий усиливается отсутствием доступа к европейским и американским технологиям из-за западного оружейного эмбарго, действующего в отношении Китая с 1989 года.
Западные наблюдатели часто подчеркивают факторы напряженности, скрывающиеся под поверхностью китайско-российских отношений, в частности экономическую экспансию Китая в странах Центральной Азии, а также поставки российского оружия региональным соперникам Китая, среди которых в первую очередь называют Индию и Вьетнам. Тем не менее, эти источники трений находятся под контролем, а кроме того, у Соединенных Штатов имеются ограниченные возможности воспользоваться ими. Так, например, обострение китайско-российского соперничества в Центральной Азии не отвечает интересам Соединенных Штатов, поскольку оно привело бы к усилению региональной нестабильности и существенно повредило бы региональному сотрудничеству против исламского экстремизма. С другой стороны, если бы США и Европе удалось разрушить российское доминирование в торговле вооружениями с Индией и Вьетнамом, результатом этого стало бы устранение одного из источников напряженности между Москвой и Пекином.
Поскольку Вашингтону будет затруднительно воспользоваться разногласиями между Китаем и Россией, не имеет особого смысла пытаться «заморозить» отношения с одной из этих стран, одновременно пойдя на сближение с другой, в надежде на достижение того эффекта изменения геополитического баланса сил, которого удалось достичь Никсону в 70-е годы. Доказательством этому может служить опыт отношений предыдущего президента США Барака Обамы с Россией и Китаем. Хотя взаимоотношения с обеими странами при Обаме стали более напряженными, взаимодействие между США и Китаем, несмотря на усилившееся соперничество в Азиатско-Тихоокеанском регионе, остается более функциональным. Можно даже сказать, что между Вашингтон и Пекин пришли к своего рода «особым отношениям». Наилучшим образом это иллюстрируется взаимодействием на высоком уровне в рамках ежегодного Стратегического и экономического диалога (S&ED), интенсивной программы регулярных саммитов, в ходе которых американский и китайский лидеры взаимодействуют по целому ряду международных проблем. Несмотря на многочисленные разногласия, у Пекина имеются рабочие отношения с Вашингтоном, а у Москвы они на сегодняшний день отсутствуют. В результате, в настоящий момент Китай занимает положение, которое принадлежало никсоновской Америке в 70-е годы: Пекин поддерживает с двумя остальными вершинами стратегического треугольника более тесные отношения, чем те, которые существуют между ними.
Исходя из этого, чтобы предотвратить укрепление китайско-российского блока, эффективной стратегией для Трампа было бы избирательное взаимодействие, как с Пекином, так и с Москвой. Разумеется, это взаимодействие необходимо сочетать с постоянными мерами по защите своих интересов в связи с усиливающимся соперничеством в сфере безопасности с Россией в Европе и с Китаем в Азии.
Тем не менее, администрации Трампа следует также осознать, что общее представление в Пекине и Москве, в соответствии с которым Вашингтон стремится подорвать и внутренне ослабить позиции своих недемократических соперников, отрицательно сказывается на отношениях Америки с обеими странами и одновременно укрепляет китайско-российское сотрудничество. Следовательно, необходимы особые усилия, чтобы убедить Москву и Пекин в том, что у Вашингтона нет никаких намерений вмешиваться в их внутреннюю политику. Вместо того, чтобы сближаться с Москвой, следует пойти другим, гораздо более длинным путем, чтобы развеять те недоверие и тревогу, которые ощущают в отношении к Соединенным Штатам русские и китайцы. Если Пекин и Москва увидят в Соединенных Штатах нормальную страну со своими интересами и целями, а не увядающего мирового гегемона, стремящегося к идеологическому превосходству, это может привести к тому, что дипломатия треугольника снова станет возможной.
