Может ли история холодной войны помочь нам понять, как мы оказались в сегодняшнем тупике в отношениях Америки с Россией? Гарвардский историк профессор Одд Арне Вестад считает, что может, но вовсе не так, как полагают большинство американцев.
Новая книга Вестада «Холодная война: всемирная история» противоречит общепринятым представлениям, согласно которым холодная война началась вскоре после завершения Второй мировой войны и закончилась в 1991 году, когда распался Советский Союз. Автор утверждает, что она началась в конце девятнадцатого века и являлась частью более широкого глобального противостояния между социализмом и капитализмом и завершилась в 1991 году.
Что еще более важно, Вестад утверждает, что нынешний конфликт между Америкой и Россией не является продолжением холодной войны или даже второй холодной войной, а скорее результатом недальновидных решений, принятых Соединенными Штатами и Европой после окончания холодной войны.
Журналист американского интернет-издания Vox Шон Иллинг спросил у профессора Вестада, в чем ошибочно представление большинства американцев о холодной войне, и как история этой эпохи может пролить свет на сегодняшние непростые американо-российские отношения. Вниманию читателей предлагается слегка отредактированная расшифровка их беседы.
Шон Иллинг: У вас нетрадиционный взгляд на холодную войну. Как вы считаете, что она собой представляла на самом деле, и когда, по вашему мнению, эта война началась?
Одд Арне Вестад: к концу XIX века сложились два совершенно разных представления о том, каким должно стать будущее человечества, и эти представления воплотились в двух идеологических системах — социализме и капитализме. Если мы хотим понять, насколько интенсивным был этот конфликт на протяжении всего XX века, как с американской стороны, так и с российской, необходимо проследить его историю до самого начала, до первичного раскола.
Достаточно сделать это, и становится совершенно очевидно, что в более широком смысле холодная война является не конфликтом между двумя странами, а конфликтом между двумя мировоззрениями.
Иллинг: Как произошло, что именно Россия и Америка стали представлять в мире эти два противоположных мировоззрения?
Вестад: В конце XIX века эти две страны стали великими трансконтинентальными державами. Они обладали необходимыми ресурсами, чтобы стать ключевыми игроками на большую часть XX века. Кроме того, эти страны имели четкое представление о том, к чему они стремятся.
Идеалами Соединенных Штатов были демократия и свободные рынки, а Россия стремилась к коллективизму, полагая, что будущее основывается на государственном планировании и на местных рынках. Более того, обе страны были готовы, как теперь говорят, проецировать свою власть и влияние на весь мир, чтобы переделать его по своему образу и подобию. Вот почему эти две силы, в сущности, были на грани столкновения еще с конца XIX века.
Иллинг: Так что же произошло в начале девяностых годов, после того как холодная война, по всеобщему мнению, завершилась? Было довольно много доброй воли с обеих сторон, и многие думали, что отношений между Соединенными Штатами и Россией радикально улучшатся, но, теперь уже очевидно, что этого не произошло.
Вестад: В конце холодной войны было совершено много ошибок. Я полагаю, как в Европе, так и в Соединенных Штатах, было предпринято недостаточно усилий и попыток вовлечь Россию в глобальный экономический и политический порядок.
Многие россияне после окончания холодной войны ощущали, что их оттеснили от Европы и от мирового порядка. Это вызвало в России массовое недовольство, тревогу и возмущение. Путин не появился из вакуума. Он в огромной степени является продуктом этого негодования. Больше того, он фактически построил на нем свою политику.
Путин никогда не был особенно твердым приверженцем Советского Союза, но он сыграл на народных чувствах, на гневе и горечи. Он сказал россиянам, что будет противостоять этому антироссийскому миропорядку и предложил новую форму российского национализма, которая сохраняется и преобладает в России по сей день.
Иллинг: Как эта история может помочь разобраться в нынешней напряженности между Россий и Соединенными Штатами?
Вестад: Видите ли, большинство людей, которые вовлечены в нынешнее противостояние, как с российской, так и с американской стороны, выросли и стали взрослыми в эпоху холодной войны, и поэтому все их мировоззрение сформировалось под влиянием этого конфликта. Все идеи и концепции, сформулированные в контексте глобального противостояния, по-прежнему вполне актуальны для этих людей.
Но на мой взгляд, очень важно понять, что хотя напряженность, которую мы наблюдаем сейчас, реальна и опасна, она в корне отличается от той вражды, которая имела место в годы холодной войны. Путина можно обвинить во многом, но он не социалист и не коммунист. Он не верит в коллективистское будущее мира, и в этом смысле он не так уж далек от Соединенных Штатов и Европы.
То, чего хочет Путин на самом деле – больше преимуществ для России, во всех аспектах. Он вполне готов жить в капиталистической системе при условии, что она дает все больше и больше благ для России. Он в гораздо большей степени является оппортунистическим экспансионистом, чем преданным фанатиком.
Иллинг: Однако, разве мы сейчас не находимся в состоянии второй холодной войны, несмотря на то, что динамика и амбиции существенно различаются?
Вестад: Совершенно очевидно, что российско-американские отношения в настоящее время характеризуются большой напряженностью, но это уже не то противостояние двух сверхдержав, которое продолжалось большую часть двадцатого столетия. На самом деле, Россия весьма далека от того, чтобы снова стать сверхдержавой, подобно бывшему Советскому Союзу. Ее экономика все больше зависит от индустрии добычи нефти и газа.
Таким образом, мы уже давно не живем в биполярной системе, где мировой порядок в большей или меньшей степени определяется взаимоотношениями между двумя гигантскими империями. Исходя из этого, сегодня можно говорить о второй холодной войне только в том смысле, что на мировой арене соперничают те же два государства. Однако, все остальные условия коренным образом изменились.
Иллинг: Вы удивлены, что Россия так грубо и агрессивно вмешивается в наши выборы?
Вестад: Меня это совершенно не удивило. Логика Путина такова, что Запад только и делал, что вмешивался во внутренние дела России в 90-е годы, когда она была слабой и не имела собственного политического курса, а сегодня последовала расплата за это. По его мнению, в этом и заключается суть политики. Путин хочет распространить путаницу, раскол и хаос в Соединенных Штатах и других странах, и ему нравится делать это с помощью современных цифровых методов.
Иллинг: Если Россия больше не является носителем альтернативной глобальной идеологии, тогда почему русские так заинтересованы в подрыве политических систем Америки и других стран Запада?
Вестад: Это необходимо для того, чтобы помешать другим странам сообща противодействовать России. Если страны Запада будут разобщены, если они будут бороться между собой, тогда, по мнению Путина, России удастся безнаказанно захватить больше благ и преимуществ.
Что в данном случае означает это «больше» — трудно сказать. Я даже не уверен, что сам Путин вполне отдает себе отчет, чего он хочет. Но можно точно сказать, что, будучи оппортунистом, он воспользуется всеми возможностями, чтобы ослабить конкурирующие страны.
Иллинг: Возможно, ставки не столь уж высоки, но многие люди сегодня считают, что напряженность в отношениях между Россией и США никогда еще не была столь сильной. Вы тоже так полагаете?
Вестад: Нет, я иного мнения. Вы можете утверждать, что уровень недоверия сегодня высок как никогда прежде, но я не соглашусь, что напряженность между странами находится на том же уровне, как в разгар холодной войны. Отсутствие подлинной идеологической конфронтации значительно снижает вероятность того, что одна сторона действительно решится перейти рубеж, рискуя развязать тотальную войну.
Кроме того, сам факт, что глобальный баланс сил сегодня совершенно изменился, означает, что Соединенные Штаты вынуждены иметь дело с гораздо большим количеством проблем. Стремительный рост влияния Китая, например, бесконечно более важен и опасен, чем все, что делает Россия. Поэтому, да, напряженность высока, но она не может идти ни в какое сравнение с тем, что мы видели на протяжении холодной войны.
