С момента трагедии 11 сентября 2001 года прошло уже почти два десятилетия, но кампания Соединённых Штатов против устойчивой и приспосабливающейся к обстоятельствам террористической угрозы и не думает завершаться. Радиус её действия выходит всё дальше и дальше за пределы Афганистана и Ирака – театров, на которых первоначально были сосредоточены усилия Вашингтона.
Недавняя оценка американских контртеррористических миссий в Африке, на Ближнем Востоке и в Южной Азии характеризует их как «разрастающиеся, стремительно множащиеся конфликты, зачастую скрываемые от глаз общества сменяющими друг друга администрациями, которые опасаются реакции граждан на бесконечные войны и неожиданные жертвы в отдалённых странах». Характер постоянной войны таков, что её нельзя выиграть – можно только остановить или продолжать. В последнем случае, если кампания идёт без какой-либо выраженной цели, на смену стратегии приходит инерция в качестве основного двигателя.
Учитывая эти обстоятельства, а также сегодняшнюю нарастающую международную напряжённость, члены внешнеполитического истеблишмента США активно поддержали намерения администрации Трампа сместить центр внимания Америки с борьбы с терроризмом на «новую волну долгосрочного соперничества», выражаясь словами из стратегии национальной обороны Пентагона.
Причины подобной перекалибровки представляются очевидными. Возрождающийся Китай превратился в грозного экономического и технологического конкурента, последовательно укрепляя контроль над Южно-Китайским морем, одним из самых важных морских узлов в мире. Кроме того, Поднебесная всё чаще использует политический кризис национального уровня в Вашингтоне, чтобы выставить Соединённые Штаты в глазах других стран непредсказуемым союзником и ненадёжным лидером глобализации. В свою очередь, Россия расширила область своих интересов, ранее сводящихся к территории ближнего зарубежья. Теперь Москва оказывает содействие стремящимся к дезинтеграции элементам в Европейском союзе и продолжает поддерживать власть Башара Асада в Сирии.
К сожалению, у США нет чётко выраженных ориентиров, составляющих современную концепцию относительно соперничества великих держав, которое трактуется по-разному. С одной стороны, его можно рассматривать как оценку текущей ситуации, учитывая, что сегодняшний мировой порядок всё больше определяется конкуренцией между сильнейшей мировой державой и множеством других крупных государств, к которым в первую очередь относятся Китай и Россия. С другой стороны, международное соперничество можно считать инструментом – то есть Вашингтон должен участвовать в нём, чтобы достичь определённых целей.
Сложнее определиться со стратегией. Как отметила в конце прошлого года группа аналитиков корпорации RAND, у США нет всеобъемлющего понимания контуров международного соперничества и того, что оно может означать для национальной безопасности или оборонной политики США. Исследователи пришли к выводу о том, что ни одна «страна не должна вступать в такую широкую глобальную конкуренцию без чёткого представления о предстоящем пути». Чтобы проложить свой маршрут, Вашингтону потребуется ответить на несколько основных вопросов.
Во-первых, необходимо определиться, кто является основным конкурентом Америки. Стратегия национальной безопасности администрации Трампа и вышеупомянутая стратегия национальной обороны зачастую упоминают совместно Китай и Россию. Таким образом, великими державами названы страны с существенно различающимися экономическими пропорциями – в 2017 году китайский ВВП почти в восемь раз превышал российский (12,2 триллиона долларов против 1,6 триллиона). Это предполагает, что аналитики должны более чётко определить критерии отнесения к данной категории. Соответственно, многие наблюдатели подвергают сомнению подобное сдваивание, причём мнение большинства экспертов сходится на том, что Пекин станет более серьёзной долгосрочной проблемой для Вашингтона.
Во-вторых, нужно понять, за что конкретно борются Соединённые Штаты. Считают ли они, что конкуренция великих держав распространяется на каждую проблемную область и географический театр? Если да, предполагают ли жизненно важные национальные интересы США построение иерархии существующих проблем – то есть, считает ли Вашингтон некоторые сложности и театры более важными, чем остальные? Явный перевес сил даёт Америке исключительную возможность избежать необходимости болезненного стратегического выбора. Однако надо помнить, что внешняя политика, которая либо не может провести расстановку приоритетов, либо отказывается сделать это, рано или поздно неизбежно рухнет под тяжестью собственных амбиций.
В конце концов, стратегия – это необходимость, подразумевающая постоянное перераспределение в рамках ограниченного потенциала, а не роскошь, которая позволяет постоянно создавать новые возможности. Так, Соединённые Штаты не могут всерьёз рассуждать о принципиальном значении Азиатско-Тихоокеанского региона для их национальных интересов и одновременно заявлять, что в равной степени они будут участвовать так же в делах Ближнего Востока и Восточной Европы.
Третий, и, возможно, самый главный вопрос заключается в определении конечной цели Америки.
— Речь идёт об удержании нынешнего превосходства страны? Даже если бы Соединённые Штаты не совершали никаких стратегических ошибок по собственной вине, достижение подобного результата представлялось бы практически невозможным из-за так называемого «подъёма остальных».
— Необходимо не допустить рост национального могущества Китая выше определённого порога? Если это так, то каков этот уровень и какую стратегию должен использовать Вашингтон? Многие из союзников США, которых следовало бы задействовать для противодействия усилению Поднебесной, разделяют настороженность Вашингтона по поводу ситуации с правами человека в Китае, его технического прогресса и геополитических амбиций. Однако, вероятно, лишь немногие согласятся участвовать в кампании по сдерживанию Пекина, особенно учитывая, что в будущем его роль в глобальном росте ещё более возрастёт.
— Нужно предотвратить появление китайско-российского «кондоминиума», который превращается из «партнёрства по расчёту» в плодотворный союз? Хотя историческое недоверие и различия в возможностях по-прежнему будут сказываться на развитии отношений между Пекином и Москвой, совпадение поводов для недовольства фактически гарантирует, что их сотрудничество будет двигаться вперёд во многих измерениях. Причём темпы этого процесса только ускорятся, если Соединённые Штаты будут относиться к ним как к совместной стратегической угрозе. Необходимо определиться, к каким конечным перспективам Вашингтон стремится в своих отношениях с Китаем и Россией.
Четвёртый вопрос заключается в следующем. Если Соединённые Штаты не могут определить долгосрочные цели и соответствующие показатели для оценки прогресса в достижении этой цели, каким образом они смогут подготовить экономику и общество к бесконечной конкуренции неопределённого характера?
Вышеупомянутые вопросы являются призывом к более тщательному обсуждению концепции, которая, возможно, сейчас будоражит внешнеполитическую элиту США больше, чем что-либо другое. Врач ведь не назначает пациенту лекарства до постановки диагноза – так и страна не должна следовать каким-либо курсом, не уточняя задачи, которые она стремится решить. Если Соединённые Штаты позволят самой по себе конкуренции стать первым приоритетом, они неизменно будут путать действия с достижениями, тем самым усугубляя существующий разрыв между своими внутренними ресурсами и внешними обязательствами. Возможно, ничего так не способствует стратегической несостоятельности, чем амбиции, у которых нет чётко определённой цели.
