На прошлой неделе посол России в Австралии Алексей Павловский выступил в Австралийском национальном университете с речью об архитекторе российской стратегии и бывшем министре иностранных дел Евгении Примакове. Размышляя над этой речью, становится очевидно, что политикам, экспертам и широкой общественности было бы весьма полезно побольше узнать о позиции Примакова по главным проблемам международной безопасности и государственного управления.
Посол Павловский выразил сожаление по поводу «усилий по созданию однополярной модели миропорядка». Тем не менее, я сомневаюсь в том, что после окончания холодной войны действительно имели место целенаправленные попытки построить некую однополярную структуру во главе с США. Эксперты не предвидели грядущего распада Советского Союза, и мы до сих пор спорим о том, как именно это произошло, а также продолжаем бессмысленную дискуссию о том, кто победил, а кто проиграл, вместо того, чтобы понять причины этого грандиозного события. Между тем, история учит нас, что смена власти не должна вызывать удивления, поскольку она является неотъемлемым элементом глобального развития.
Скорее всего, крушение СССР – это был просто случай, когда в какой-то момент один из полюсов противостояния вдруг прекратил свое существование. Экономический подъем Китая, возрождение России при Владимире Путине и, связанный с этими изменениями баланса сил, «упадок» США, не привели к разрушению однополярной модели, которая определила период после холодной войны. Просто та однополярная структура была предшественницей многополярного мироустройства, которое сейчас формируется.
Вот здесь самое время вспомнить о Примакове. Как он и предвидел, многополярная структура строится на основе принципов самодостаточности, независимости, открытости и предсказуемости. Неудивительно, что все эти принципы определяют нынешнюю российскую внешнюю политику при Путине. Несомненно, Канберре стоило бы тоже проявить к ним интерес.
Павловский в общих чертах обрисовал растущую экономическую базу таких стран как Россия, Китай и Индия, и на этом основании сделал заключение, что они «имеют полное право требовать большей роли» в глобальных процессах принятия решений в рамках многополярной структуры. Тем не менее, очевидно, что до этого еще очень далеко.
Во-первых, институты, где осуществляются упомянутые процессы принятия решений, по-прежнему существуют в рамках созданных после Второй мировой войны международных организаций, которые изначально не были приспособлены для многополярного взаимодействия. Полюса власти в формирующейся системе включают, в том числе, азиатские и африканские государства, которые не представлены в таких структурах как Совет Безопасности ООН. Многополярная система как таковая, должна омолодить свои институты, тем самым обеспечив, чтобы механизмы принятия решений, как сказала на днях министр иностранных дел Австралии Мариса Пейн, соответствовали поставленной цели.
Во-вторых, новая многополярная система наверняка потребует новых правил. С точки зрения Павловского, Запад «теряет прерогативу единственного субъекта, формирующего глобальную повестку дня», которому позволено «изобретать и произвольно комбинировать правила в зависимости от сиюминутных потребностей стоящих за ним людей». Никто не отрицает, что нынешний «порядок, основанный на правилах» в полной мере является продуктом западных представлений о нормах либеральной демократии и продиктован исключительно интересами Запада. Таким образом, разумеется, Запад получает значительные преимущества от возможности писать правила и ссылаться на них, когда это отвечает его интересам.
По тем же причинам, при необходимости Запад легко обходит свою собственную систему, основанную на правилах, вводит двойные стандарты и, как правило, снимает с себя ответственность за последствия. Попрание прав человека в Китае? А как начет людоедства на острове Манус? Подавление гражданского общества в России? Разве австралийский закон о шифровании данных и давление на журналистов не из этого же ряда?
Павловский привел своевременный аргумент, отметив, что «говорить о формировании многополярного мира на сегодняшний день означает говорить, прежде всего, об Азии». Не могу не согласиться с этим. В Азиатско-Тихоокеанском регионе расположены несколько полюсов власти будущего многополярного мира. Разумеется, разворот России к Азиатско-Тихоокеанскому региону обусловлен, прежде всего, экономическими приоритетами, а не геостратегическими. Несмотря на западные санкции и экономический застой в восточных регионах России, Москва увеличила долю стран АТЭС во внешней торговле с 23 до 31 процента. Павловский далее указывает, что Россия «не намерена останавливаться на достигнутом». И эта реальность заслуживает переосмысления, пересмотра набора инструментов политики Канберры в отношении России.
Путин воспринял политическое наследие Примакова, и сегодня российская стратегия по-прежнему прагматична, предсказуема и вполне ожидаема. Премьер-министр Австралии Скотт Моррисон, похоже, тоже заглядывал в труды Примакова. Разумеется, это может быть простым совпадением, что призывы Моррисона к «разумному глобализму» перекликаются с формулировками Примакова о прагматичной политике. Тем не менее, это не отменяет факта, что между выступлением посла Павловского и лекцией Моррисона в Институте Лоуи в начале октября имеются интересные параллели.
Моррисон фактически повторил российский аргумент, согласно которому «особенности независимых государств» должны «восприниматься в рамках взаимного уважения». Его замечания о «негативном глобализме» полностью подтверждают мысль о том, что международная система должна «сближать и помогать взаимодействию, а не диктовать и централизовывать». Достаточно присмотреться к глобальной стратегии России, которую проводил некогда Примаков, а сегодня – президент Путин.
Пока что внимание Австралии сосредоточено на ложном выборе между Китаем и Соединенными Штатами. Если бы она проводила свою внешнюю политику, руководствуясь принципами национальных интересов Примакова, Канберра разработала бы стратегию, которая предусматривала защиту экономических интересов в обоих направлениях, одновременное развитие оборонных связей с другими державами региона – Японией, Индией, Вьетнамом и Южной Кореей.
Речь Павловского фактически ознаменовала собой открытие исключительно важного окна возможностей для австралийских правящих кругов. Международная система сегодня трансформируется в многополярный миропорядок, предсказанный Примаковым несколько десятилетий назад. Если бы Австралия проводила независимую внешнюю политику, она могла бы играть сегодня определяющую роль в регионе. Российско-австралийский диалог должен был бы стать важной составной частью любой независимой внешней политики, проводимой Канберрой. Представляется, что на сегодняшний день непосредственной задачей является научиться взаимодействовать с Москвой в сферах взаимных интересов, а также ослаблять ее влияние и даже противодействовать ей, если этого требуют национальные интересы Австралии.
Здесь Канберра могла бы многому научиться, наблюдая за развитием тесных связей между Пекином и Москвой. Это прагматичные отношения, продиктованные совпадающими интересами в некоторых областях, и в то же время ограниченные столкновениями национальных интересов в других вопросах.
В конечном итоге, как отмечает Скотт Моррисон, «правила и институты, на которых основано глобальное сотрудничество, должны отражать современное состояние мира. Их нельзя «установить раз и навсегда, а затем забыть». Вероятно, с этим утверждением вполне могли бы согласиться Примаков, Путин и Павловский. Возможно, Моррисону стоило бы связаться с Павловским по телефону, чтобы обсудить перспективы взаимодействия. Разумеется, если Канберра получит разрешение Вашингтона.
