Около трехсот человек собрались 15 сентября 1926 года посмотреть баскетбольный матч, организованный американской молодежной христианской организацией YMCA в самом северном мегаполисе Китая, Харбине. На первый взгляд может показаться, что для спортивного события это совсем немного, но учитывая, что в матче участвовали китайские студенты и российские беженцы, триста человек – большая аудитория. В этом матче харбинского общегородского турнира на карту было поставлено нечто большее, чем спортивная честь.
Дело в том, что к началу века Харбин походил скорее на европейский город, чем на китайский, за исключением этнического состава населения. Русские православные и римско-католические церкви, а также синагоги и мечети выросли на Маньчжурской равнине. Пройдя через железнодорожный вокзал в стиле ар-нуво, новоприбывшие попадали на широкую мощеную улицу, вдоль которой располагались консульства дюжины зарубежных государств. Ниже, вдоль берега реки Сунгари, шла Китайская улица, которая выглядела совсем не по-китайски.
Династии, правившие Россией и Китаем, пали практически одновременно: император Пуйи, принадлежавший к династии Цин, отрекся от престола в 1912 году, а его российский «коллега», Николай Романов – пять лет спустя. Революция в Китае уничтожила империю и заменила ее республикой, стремившейся укрепить свою легитимность. Российская революция покончила с империей, которая была покровительницей своих подданных в Маньчжурии, а также вынудила беженцев, спасавшихся от гражданской войны, перебраться в Харбин. На протяжении нескольких лет Китайская республика не признавала Советский Союз, а когда это все же произошло в 1924 году, многие русские не хотели иметь дела с бывшей родиной. В результате, осенью 1926 года Харбин превратился в кипящий котел наций и национализмов.
В этом матче за звание чемпиона турнира 1926 года сошлись две самые заметные нити, составлявшие постреволюционную ткань жизни в Харбине: китайский национализм и русская эмиграция. Китайская школа Дунхуа была основана христианским реформатором Дэн Цземинем, который ввел учебную программу, направленную на формирование современных, космополитически настроенных граждан. Организация YMCA финансировалась и управлялась американцами, но она охватывала также общину российских беженцев. Кстати, в организационном плане харбинский филиал YMCA был частью российского, а не китайского подразделения. Его главой был Говард Ли Хааг, уроженец Мичигана. Он и его жена Флоренс были направлены на работу в Харбин в 1921 году.
Итак, две противоборствующие силы пересеклись на баскетбольной площадке. Студенты и преподавательский состав школы Дунхуа были частью революционного поколения, которое видело крушение империи и теперь мечтало сделать Китай независимой уважаемой страной, занимающей достойное место в мире. Русские студенты также были частью революционной эпохи, но волею судеб они оказались по другую сторону баррикад: эти юноши и их семьи были частью великой империи, которая распалась. Россия, которую они знали, исчезла.
В те годы богатство и власть переходили из рук в руки с молниеносной быстротой. А в Харбине это сопровождалось ломкой множества человеческих судеб. Всего несколько лет назад русские в Харбине были колониальными правителями города, недосягаемыми для китайских законов и защищенными армиями. А теперь многие из них стали обычными апатридами, лишенными родины и практически беззащитными.
Две общины в городе жили обособленно, поэтому большинство китайцев и русских в повседневной жизни почти не пересекались. Однако, баскетбольный турнир столкнул их на площадке лицом к лицу. По словам Хаага, игра с самого начала была «грубой и некорректной». Матч закончился победой российской команды со счетом 29:17.
Большинство зрителей были китайскими учащимися, которые пришли поддержать своих одноклассников и друзей из школы Дунхуа. На протяжении всей игры они протестовали против, по их мнению, предвзятого судейства, со стороны русского рефери, приглашенного YMCA. Когда матч завершился, Хааг увидел, что толпа болельщиков-китайцев окружила судью, требуя объяснений. Когда он попытался уйти, вспыхнуло насилие.
«Началась общая драка, в которой участвовали как китайцы, так и русские, и она продолжалась до тех пор, пока китайцы не покинули площадку, – писал Хааг в своем дневнике. – Затем в окна YMCA полетели кирпичи, черепица и камни. Хааг попросил проходившего мимо русского полицейского помочь восстановить порядок, а также позвонил американскому консулу, который направил на место происшествия китайскую полицию. Кульминацией стали несколько крайне напряженных мгновений, когда с обеих сторон было вынуто оружие, но выстрелов, к счастью, так и не последовало. В конце концов, инцидент завершился рукопожатием между двумя директорами школ и обещанием провести расследование.
Долгосрочное значение этого события заключалось не в том, что несколько десятков участников получили травмы, а скорее в тех впечатлениях, которые остались у обеих сторон. «Это прекрасный пример духа враждебности к иностранцам, который охватил тогда многих китайцев, – писал Хааг. – Америкаанский консул докладывал в своих депешах в Вашингтон, что подобные события свидетельствуют о напряженности между китайским и русским населением Харбина».
Китайская пресса уделила этому событию огромное внимание. Харбинская газета «Биньцзян шибао» опубликовала серию редакционных комментариев, посвященных схватке на баскетбольной площадке, которая стала отражением общественных настроений в Харбине в тот момент.
«Сегодня Китай уже не тот, что был двадцать лет назад, когда китайцев можно было угнетать, – писала газета. – Если иностранцы думают, что нас, китайцев, можно унижать, тогда весь китайский народ встанет против них со всей решимостью. И это не позерство. Иностранцы должны уделять особое внимание такого рода проблемам».
Легко провести параллели между теми событиями двадцатых годов прошлого века и недавним прошлым, когда рост китайского национализма привлек внимание к колониальному прошлому, став предупреждением для иностранных держав, утверждающих свои интересы. «Сегодня Китай уже не тот, что был двадцать лет назад, когда китайцев можно было угнетать», – эта фраза вполне могла бы быть цитатой из какого-нибудь публичного выступления Си Цзиньпина.
Для китайского населения Харбина двадцатые годы были исключительно бурным периодом: утверждался китайский суверенитет, менялось правительство, переименовывались улицы. Городская застройка еще сохраняла свой европейский колорит (в последующие годы многие здания были реконструированы, в том числе железнодорожный вокзал и синагоги), но постепенно в ней появлялись характерные китайские элементы, такие как буддийские и конфуцианские храмы.
Нынешний Харбин довольно неуклюже сочетает современность и прошлое. В некоторых местах русская архитектура была сохранена и восстановлена, а в других – полностью уничтожена. Туристический бизнес рекламирует многонациональную историю города, но такие примеры как Музей еврейского наследия, расположенный в бывшей синагоге – это в основном китч и карикатура, разбавленные несколькими действительно ценными реликвиями. Космополитическое прошлое Харбина было приспособлено в качестве элемента нарратива о тысячелетней «китайской» истории города, восходящей к поселению эпохи династии Цзинь в одиннадцатом веке, городу, расположенному в десятках километров от современного Харбина, к тому же основанному не китайцами, а предшественниками маньчжуров, чжурчжэнями.
Все это наводит на мысль о том, что хотя довольно легко задним числом рисовать и перерисовывать границы и договоры, становится намного сложнее, когда задумываешься над судьбами людей, столкнувшихся на баскетбольной площадке харбинского центра YMCA 15 сентября 1926 года.
