Владимир Путин всегда старался предстать сильным государственным деятелем и гарантом стабильности как внутри страны, так и за рубежом. Сейчас президенту России приходится бороться с последствиями целой череды кризисов, разразившихся в ряде соседних с Россией стран. Это стало неприятным сюрпризом, ставя под сомнение ее роль как главного регионального стража.
Кремль не может оставлять развитие событий — от Беларуси до Кавказа — на волю случая. Между тем, постсоветское пространство атомизировано, в то время как экономическая мощь России подорвана, а ее рычаги воздействия на соседей значительно ослабли. Похоже, что у Москвы нет особого желания поучаствовать в военных действиях, и к тому же у нее осталось слишком мало эффективных моделей взаимодействия, которые можно было бы использовать в данной ситуации. Похоже, что она уже не единственный сильный игрок в регионе, так как тут начинают играть все более важную роль Турция и другие страны.
Беспорядки на окраинах России не были вызваны пандемией, но дополнительная нагрузка, связанная с необходимости борьбы с коронавирусом, не способствовала исправлению ситуации. Иссякли денежные переводы рабочих-мигрантов, которые составляли примерно 30% валового внутреннего продукта в таких странах, как Кыргызстан. Меры в сфере здравоохранения по борьбе с пандемией варьировались от умеренных до полного отрицания опасности, как это первоначально было в Беларуси. Между тем, в Туркменистане официально пока не зарегистрировано ни одного случая заболевания коронавирусной инфекцией.
Беспорядкам в большей степени способствовала внутриполитическая борьба , как, впрочем, и незавершенность продолжающегося вот уже тридцать лет переходного периода на постсоветском пространстве. Это повышает значимость принятия или неприятия Москвой адекватных решений. Есть риски того, что могут появиться новые горячие точки. В ноябре состоятся президентские выборы в Молдове, разрывающейся между Европой и Россией, а также в конце этого месяца пройдут парламентские выборы в Грузии – это первые выборы с тех пор, как в избирательное законодательство страны были внесены изменения, снижающие вероятность формирования чрезмерно влиятельного большинства.
На данный момент наибольшую тревогу вызывает конфликт в Нагорном Карабахе, представляющем собой анклав на территории Азербайджана, преимущественно населенный этническими армянами. В 1994 году, когда Россия поднималась из-под обломков Советского Союза, Москве удалось убедить обе стороны заключить соглашение о прекращении огня, и с тех пор прекратились серьезные пограничные столкновения. Нужен еще один подобный прорыв, и на это есть определенные надежды, поскольку участвующие в конфликте стороны собираются провести совместную встречу в Москве в пятницу.
До сих пор Путин в основном стремился сглаживать напряженность и избегать возникновения проблем у себя дома, где проживает большое количество армян и азербайджанцев. Турция решила проверить его решимость, поддержав Азербайджан. При этом турки проводят параллели с присоединением Крыма к России, изображая действия Москвы как разжигание нестабильности.
Не менее сложная ситуация складывается и в Беларуси. Во всяком случае, эта проблема более важна для Кремля и для будущего Путина, хотя хороших вариантов ее решения остается все меньше. Москва оказывает поддержку Александру Лукашенко с его авторитарными замашками, но пока не в состоянии помочь ему утихомирить бунты, происходящие у ее собственного порога. Массовые протесты продолжаются уже два месяца после вызвавших недовольство выборов, и в такой ситуации нужно действовать с большой осторожностью. Нельзя рисковать дружественным отношением белорусов к России, которые могут в противном случае с большой долей вероятности обратиться за поддержкой к кому-то другому. Кандидат от оппозиции Светлана Тихановская уже встречалась с европейскими лидерами, и ЕС ввел санкции.
Между тем, Кыргызстан снова охвачен беспорядками на фоне обострения борьбы за власть после спорных парламентских выборов. Проблемы этого более демократического, но в то же время коррумпированного государства гораздо менее драматичны для Кремля, стремящегося к стабильности во всем регионе. Тем не менее, даже в этом случае все равно будет неприятно наблюдать, как там меняются политические элиты.
Во многом происходящее в этих странах обусловлено динамикой внутриполитических процессов, а не геополитикой, но Путину нужна каждая из них, чтобы обеспечить движение России вперед.
Конечно, у России все еще сохраняется ореол гегемона, который старательно лелеял Кремль, стремящийся продвигать интересы страны как сверхдержавы повсюду — от постсоветских республик до Ливии. Но российская власть оказалась плохо подготовленной к вполне предсказуемым событиям, происходящим непосредственно у ее границ — несомненно, в первую очередь по причине нехватки финансовых и аналитических ресурсов.
После нескольких лет застоя и усиливающейся изоляции России задний двор Москвы уже не тот, что прежде. Возникает новый многополярный мир, но совсем но не такой, какой старался продвигать Путин. Китай становится ключевым торговым партнером, и на его долю приходится основная часть прямых иностранных инвестиций в Центральной Азии. Но есть еще Турция на Кавказе и Иран. Турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган умело использовал внешние конфликты для усиления своей внутренней поддержки. И если учесть вдобавок к этому относительное ослабление роли США, то каждое столкновение становится все более непредсказуемым.
Путину все сложнее проецировать силу за рубежом в условиях стагнации экономики и нарастания недовольства населения внутри страны, примером чего можно назвать уличные протесты на Дальнем Востоке. Это беспрецедентный комплекс проблем для руководителя, который не любит перемен.
Когда две враждующие стороны встречаются в Москве для переговоров по Нагорному Карабаху, у России появляется реальная возможность показать, что она все еще ключевой игрок, а не просто необходимый участник процесса. Успешное посредничество в переговорах уже обнадеживает. Сложность ситуации в Нагорном Карабахе предполагает в лучшем случае достижение на переговорах соглашения о прекращении огня — но даже простая де-эскалация была бы победой, причем желанной.
