В первое десятилетие после распада Советского Союза, Соединенные Штаты, которые де-факто взяли на себя историческую роль Великобритании в «Большой игре» XIX века в Центральной Азии, склонны были спокойно относиться к возвращению Китая в этот регион. Рост китайского влияния еще не стал той непреодолимой геополитической реальностью, какой он является сегодня в Центрально-азиатском регионе и во всем мире, а также ключевым фактором в глобальных стратегиях США. Американские аналитики в те годы даже высказывали предположения, что Китай может стать потенциальным геополитическим партнером Запада в ослаблении доминирующего российского влияния в Центральной Азии.
До окончания холодной войны и распада СССР у Соединенных Штатов не было истории взаимодействия с этим регионом, хотя отдельные сухопутные мусульманские республики на периферии Советского Союза привлекали внимание американских стратегов. Так, Ферганская долина, содрогающаяся от потрясений радикального исламизма, была предметом обсуждения на протяжении всей советской эпохи, с того самого момента, когда Иосиф Сталин подошел к национальному вопросу в Центральной Азии с марксистско-ленинской точки зрения.
Пожалуй, у американских стратегов были общие интересы с ельцинской Россией: сотрудничать и координировать действия для упорядоченного перехода центрально-азиатского региона к рыночной экономике и обеспечения демократических преобразований в долгосрочной перспективе. Все свидетельствовало о том, что Россия была полностью открыта для такого сотрудничества. Фактически, Вашингтон и Москва успешно взаимодействовали в процессе демонтажа ядерного оружия из советского арсенала, дислоцированного в Казахстане. Однако Вашингтону тогда не доставало стратегического мышления, и там не видели сценария, в котором Россия могла бы стать полезным союзником в сдерживании растущего влияния Китая.
Напротив, к середине девяностых годов администрация Билла Клинтона начала ощущать, и не без оснований, что Ельцин и окружающая его прозападная элита разочарованы исключительной незаинтересованностью США и их неготовностью воспринимать кремлевское руководство как равноправного партнера в региональной политике в бывших советских республиках.
В начале девяностых в ближайшем окружении Ельцина преобладали «западники». Тем не менее, остается загадкой, почему Соединенные Штаты упустили такую прекрасную возможность. Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что демократическая Россия и демократизированная Центральная Азия означали бы почти тотальную изоляцию Китая в Евразии.
Единственным правдоподобным объяснением могло бы быть понимание американскими стратегами, что нормализация китайско-российских отношений, которая уже началась в конце восьмидесятых, неизбежно приведет стратегической перегруппировке в Евразии и возникнет необходимость двойной стратегии сдерживания в отношении обеих крупных держав. Итак, Соединенные Штаты сосредоточились на укреплении «независимости» центрально-азиатских государств и прокладыванию для них путей выхода на мировой рынок в обход России, что означало, проще говоря, выведение этих стран из орбиты российского влияния. Это говорит о том, что во второй половине девяностых годов начали появляться первые признаки возобновления «Большой игры».
В 1995 году Узбекистан был уже на пути к превращению в главный театр российско-американской борьбы за влияние. Соединенные Штаты активно потакали тщеславию переменчивого узбекского лидера Ислама Каримова, который твердо верил в то, что его стране уготована судьба региональной державы, и играли на его осторожном дистанцировании от Москвы. России было трудно противостоять США, учитывая нехватку ресурсов и общий политический разброд того периода. В то же время, Москва полагалась на элиту советской выучки, которая в основном управляла центрально-азиатскими республиками и сочувствовала России. Кроме того, ее влиянию способствовали такие факторы как советская система поставок, связи в энергетической сфере, российские СМИ, центрально-азиатские трудовые мигранты в России и т.д.
Однако, во второй половине девяностых годов международная обстановка стала стремительно меняться, и это не могло не сказаться на ситуации в области региональной безопасности в Центральной Азии. Дебаты по поводу расширения НАТО на восток и присоединения к альянсу республик бывшего Советского Союза начались к середине девяностых, когда Запад цинично отказался от своих заверений, данных Михаилу Горбачеву, что альянс не продвинется «ни на дюйм» в восточном направлении после роспуска Варшавского договора и завершения холодной войны. К 1999 году, несмотря на яростную оппозицию России в НАТО были приняты Польша, Венгрия и Чехия. Вслед за этим произошло еще одно расширение альянса с присоединением семи стран Центральной и Восточной Европы – Болгарии, Эстонии, Латвии, Литвы, Румынии, Словакии и Словении.
Во второй половине девяностых годов США начали кооптировать центрально-азиатские государства в свои структуры посредством программы под громким названием «Партнерство ради мира». Задача Вашингтона состояла в том, чтобы ослабить и подорвать возглавляемую Россией систему коллективной безопасности в Центральной Азии.
Между тем, региональная обстановка стала осложняться в связи с захватом власти в Кабуле талибами в 1996 году. Такие инциденты, как ужасное убийство бывшего президента Афганистана Наджибуллы в столице страны в сентябре того же года и восьми иранских дипломатов в Мазари-Шарифе в августе 1998 года, шокировали центрально-азиатские элиты. Каримов даже приказал установить огромные бетонные глыбы поперек железнодорожного моста через Амударью, чтобы предотвратить любые хищнические действия талибов.
Центрально-азиатские элиты осознали, что «Талибан» – это креатура Пакистана, США и богатых арабских шейхов с определенной геополитической программой, направленной против государств региона, в результате чего серьезно пострадал имидж США в этих странах. Кроме того, они хорошо знали, что представителей талибов с распростертыми объятиями встречали в нефтяных кругах Техаса. Так или иначе, на фоне прихода к власти талибов в центрально-азиатской стратегии США начали нарастать противоречия.
Реакцией Пентагона стала демонстрация военного потенциала в сентябре 1997 года, когда 82-я воздушно-десантная дивизия провела совместные учения с объединенным казахско-кыргызско-узбекским батальоном. Шесть американских транспортных самолетов Boeing C-17 пролетели 12500 километров с двумя дозаправками в воздухе от базы в Форт-Брэгге, Северная Каролина, до аэропорта Сайрам близ казахстанского Чимкента. На борту находились 800 американских военнослужащих, которые десантировались, чтобы «защитить» казахский аэропорт, расположенный вблизи узбекской границы, от гипотетического противника. Эти впечатляющие учения были призваны продемонстрировать военный потенциал США в качестве гаранта безопасности, и, по всей видимости, должны были стать увертюрой для проведения миротворческой операции в Центральной Азии под оперативным командованием НАТО.
Параллельно США работали на дипломатическом направлении, стремясь создать региональный форум под своим руководством для гармонизации и интеграции торговых, дипломатических и политических отношений между бывшими советскими республиками. Так, в 1997 году зародилась группировка ГУАМ, включавшая Грузию, Украину, Азербайджан и Молдову. Соединенные Штаты намеревались в конечном счете использовать ГУАМ для создания миротворческих сил и организации совместных военных учений. В 1999 году это объединение было переименовано в ГУУАМ, когда в его состав вошел Узбекистан. Впрочем, после спровоцированного США восстания в Ферганской долине в 2005 году Ташкент вышел из ГУУАМ. Разумеется, за всеми этими геополитическими маневрами США по втягиванию Центральной Азии в западную орбиту внимательно следили в Москве и Пекине.
В этом контексте неудивительно, что ко второй половине девяностых годов Москва начала более активно налаживать контакты с Пекином. Первые признаки этого сближения появились еще во время визита президента России Бориса Ельцина в Китай в декабре 1992 года. Связи быстро развивались за счет растущей синергии, и к концу десятилетия Москва и Пекин достигли зрелой фазы в своих двусторонних отношениях.
Древняя история центрально-азиатского региона достигла поворотного момента. Любопытно, что термин «стратегическое партнерство» впервые был использован для описания китайско-российских отношений во время двустороннего саммита между китайским лидером Цзян Цзэминем и президентом России Борисом Ельциным в апреле 1996 года. Вскоре после этого саммита оба президента отправились в Шанхай для встречи с лидерами Кыргызстана, Таджикистана и Казахстана, где они подписали соглашение об «укреплении взаимного доверия в военной сфере в приграничных районах». Это привело к формированию так называемой «Шанхайской пятерки» – свободной коалиции, которой в 2001 году суждено было превратиться в Шанхайскую организацию сотрудничества.
