Каждый год 9 мая в России отмечается День Победы как самый главный национальный праздник. Россия празднует окончание Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., проводя мероприятия, по размаху далеко превосходящие те, что проводятся в любой другой стране – в 2021 г. в параде участвовало 12 тыс. российских военнослужащих, за ними прошли танки и ракетные установки, а в завершение парада над Красной площадью пролетели 76 самолётов и вертолётов – по числу лет, прошедших с победы над нацистской Германией.
Этот праздник призван, прежде всего, напомнить миру об огромном вкладе России в Великую Отечественную войну. Немногие дожившие до наших дней ветераны присутствуют на мероприятии как напоминание о том, что 90% потерь Германия понесла от Красной Армии, а мирные граждане по всей стране торжественно отдают дань памяти тем 27 миллионов советских людей, которые погибли в той войне (для сравнения – американцев погибло примерно 420 тыс.).
Но День Победы – это не только прошлое. Речь тут идёт и о национальной идентичности в настоящем, и образ этой идентичности изменился, как изменилась и память о войне. В первые послевоенные годы дню 9 мая уделялось мало внимания. Страна была занята выполнением своей глобальной идеологической миссией распространения марксизма-ленинизма, а также восстановлением огромных послевоенных разрушений. Но к концу 1980-х упадок легитимности коммунистической идеологии заставил власти искать другие способы мобилизовать население, и в этом контексте, они всё больше обращались к русскому национализму. Среди прочего, это требовало нового пригодного для использования прошлого, придав новый смысл афоризму: «Нет ничего более непредсказуемого, чем российское прошлое».
Эти перемены видны во многом в том, как изображалась Коммунистическая партия в Великой Отечественной войне. В советскую эпоху члены партии представлялись преданными, мужественными и самоотверженными борцами в авангарде борьбы за освобождение СССР и остального мира от германского фашизма. Об этом говорилось в советских школьных учебниках, этому освящались экспозиции в музеях. В этом нарративе партия представлялась как лидер масс, боровшихся против классовых врагов — фашистских убийц.
С распадом Советского Союза эта картина претерпела драматические изменения. Легитимность партии падала, а граждане начали выражать сомнения и критическое отношение, которых никогда не было в общественном дискурсе ещё несколько лет назад. Рассуждения, которые раньше велись во время частных разговоров «на кухне», стали появляться в СМИ, в мемуарах и даже в официальных учебниках истории. В горячих дискуссиях того времени на смену устоявшимся советским истинам о той войне пришли утверждения, за которые их авторов в предыдущие десятилетия посадили бы в тюрьму.
Так, в учебнике истории России 1995 г. издания вина за то, что немцы дошли до Волги и Сталинграда, возлагалась на партийный режим. Согласно этой новой версии, только когда партия была отодвинута в сторону, чтобы позволить настоящим профессионалам взять на себя руководство, удача стала сопутствовать СССР, и что превращало партию в препятствие, а не героя в военных действиях. Самым главным новым героем, согласно этому пост-советскому нарративу, были российские массы, российский народ.
Короче говоря, переход от советской к постсоветской эпохе в России был отмечен и радикальным пересмотром официальной памяти о самой большой жизненной угрозе двадцатого века. Может показаться, что это превращает национальную память в непостоянную служанку политических нужд, но если ограничиться только этим, мы упустим более широкую картину. Эта картина представляет собой более глубокий нарратив, в котором главные действующие лица могут меняться, но основной сюжет остается прежним. То, что на первый взгляд кажется радикальным переписыванием национальной памяти, оказывается связанным с одной и той же основной сюжетной линией, а переход от советских к постсоветским представлениям – только одной из вариаций на одну и ту же основную тему с разными персонажами.
Неизменная, лежащая в основе история, действующая в таких случаях, — это «нарративный шаблон». Этот бессознательный нарративный код, порождающий привычки мышления, которые формируют национальную память и национальную идентичность в целом. Они формируют целостную перспективу, устойчивую к изменениям, но в то же время достаточно разностороннюю, чтобы приспособиться к различным описаниям событий с их конкретными датами, местами, событиями и действующими лицами. В случае России повествовательный шаблон «Изгнание захватчиков» дает формулу как для советского, так и для постсоветского описания Великой Отечественной войны, а также и для других событий прошлых веков. Это объясняет, почему выражение «Великая Отечественная война» так быстро прижилось в 1941 году, когда война рассматривалась как очередное воплощение того же основного сюжета «Отечественной войны», которая велась против Наполеона более века назад.
Это нарративный шаблон, который формирует понимание россиянами многих событий настоящего и прошлого. Например, он лежит в основе частных высказываний Владимира Путина о НАТО как об угрозе — убеждения, разделяемого многими россиянами, но отвергаемого на Западе как параноидального. Все это делает День Победы ежегодным праздником, который, безусловно, отмечает огромные потери в Великой Отечественной войне, но также является поводом, когда россияне подтверждают свою приверженность своему национальному нарративу, определяющему, кем они являются в двадцать первом веке.
