Я довольно скептично отношусь к тому, что американо-российская рабочая конфигурация по уничтожению химического оружия Сирии сработает как задумано, но следующая реакция (англ.) от Тома Николса и Джона Шиндлера вообще не имеет смысла:
Почти семь десятилетий усилия Америки на Ближнем Востоке основывались на двухпартийном консенсусе — одних из нескольких, характеризующих внешнюю политику США — нацеленном на ограничении влияния Москвы на этот регион. Это ключевой интерес американской внешней политики: это отражает стратегическую важность региона для нас и наших союзников, а также историческую реальность постоянного поиска там Россией клиентов, которые противостояли бы интересам и идеалам Запада. Менее чем за неделю неосторожные речи государственного секретаря США свели эти усилия на нет. Теперь Москва не только стоит на Ближнем Востоке вровень с Вашингтоном, но Вашингтон, по сути, отдал управление проблемами безопасности в регионе в руки президенту России Владимиру Путину.
Мягко говоря, это приукрашивание событий. Как минимум спорно то, что ограничение влияния русских в регионе является «ключевым интересом» американской внешней политики после окончания холодной войны, но даже если и так, некоторый откат США в любом случае не повредил бы. Если результатом сделки станет уничтожение сирийского химического оружия, всё, что это означало бы, так это то, что России удалось преуспеть в удержании или, как минимум, отсрочке военного вмешательства США. Россия нашла компромисс, который пока защищает своего клиента от атаки извне, а США нашли путь ухода от необходимости атаки, которая не имела ни общественной поддержки, ни законного обоснования и по сути никакой международной поддержки. Сомневаюсь, что Россия имеет средства и желание разбираться с какими-то другими «проблемами безопасности в регионе», да и США, похоже, не сильно заинтересованы в «передаче в управление» Москве каких-либо других проблем.
Если говорить более конкретно, то если ограничение российского влияния последние семь десятилетий было целью американской внешней политики, то кажется чрезвычайно маловероятным то, что её можно было бы свести на нет единственным неосторожным замечанием Керри. Это правда, что это первый раз за последние двадцать лет, когда Москва оказалась способной предотвратить атаку на одного из своих клиентов, но это ничего не говорит нам о влиянии России где-либо вне Сирии. Трудно понять, как Россию можно считать «равной» США в регионе, почти целиком состоящем из клиентов США.
Россия, без сомнения, играла более важную роль в регионе, когда извлекала концессии у Оттоманов в конце 18 века, или когда забрала северную часть Ирана в качестве своей сферы влияния в начале 20 века, или когда выступала в качестве покровителя арабских государств во время холодной войны. Так что наречение этой сделки «Американским сертификатом самой важной роли Москвы, которую та когда-либо играла на Ближнем Востоке» просто неверно, и игнорирует времена, когда влияние России было гораздо больше, чем есть сейчас.
Здесь Николс и Шиндлер увлекаются больше всего:
Это критически важно, потому что мы рискуем, посылая сообщение нашим союзникам от Варшавы до Сеула и далее о том, что обязательства основаны на политической целесообразности и конъюнктурном мнении общества, нежели на принципах. Кто сможет обвинять колеблющиеся правительства стран мира, если те решат, что это Москва, а не Вашингтон является заслуживающим доверия партнёром?
Я сомневаюсь, что многие правительства придут к такому выводу, но совершенно уверен, что среди них не окажутся правительства Южной Кореи и Польши. С чего бы какому бы то ни было договорному союзнику заключать, что запутавшаяся политика США в отношении Сирии окажет влияние на то, что они могли бы ожидать от Вашингтона? Длящиеся десятилетиями договорные обязательства не окажутся затронутым этим ни в малейшей степени. Николс и Шиндлер могут быть правы в том, что американо-российская сделка неработоспособна, но это разумное наблюдение так перегружено ложными и слабыми аргументами, что его след становится легко потерять.
