Сберегая единство Великобритании, подрывая единство Великороссии

Усилиями СМИ наше внимание в 2014 году было приковано как к шотландскому референдуму, так и к конфликту между Россией и Украиной, который набрал повышенные обороты, начиная с весны этого года. Все мы слышали две противоположные легенды. Первая: единство Великобритании нужно защитить в интересах английского и шотландского народа. Более того, шотландцы свободным демократическим голосованием выбрали остаться в составе Союза. В то же время нам говорили, что независимости Украины, которую свободно избрал украинский народ, грозят экспансионистские планы диктатора Путина о Большой России. Давайте рассмотрим указанные факты, которые нам подавались как бесспорно очевидные для добросовестного наблюдателя.

Образование Великобритании

Великобритания (Соединённое Королевство) объединяет четыре нации (эти термины использует Дэвид Кэмерон): англичане, шотландцы, валлийцы и ирландцы Северной Ирландии. Эти четыре нации должны продолжать жить вместе в одном государстве, потому что это отвечает их интересам. Соответственно, выбор в пользу независимости Шотландии подавался как иррациональный, основанный на эмоциях и лишённый какой-либо серьёзной основы. Ничего хорошего независимость шотландцам бы не дала.

Вот некоторые из характерных доводов, которые мы слышали: нефтяные богатства, на которые уповает Шотландия, исчерпаются раньше, чем кажется многим. Более того, разработку этих ресурсов ведут иностранные международные компании (намёк на то, что в случае положительных для независимости результатов голосования они могут уйти). Шотландцы очень хотят сохранить некоторые социальные выплаты в образовании и здравоохранении, которые упразднил парламент Великобритании, поддержавший неолиберальные догмы, принятые и навязываемые Европейским Союзом.  Дэвид Кэмерон обещал учесть эти требования, расширив полномочия на местах (каждой из четырёх наций Соединённого Королевства). Разумеется, окончательное решение не в его власти, а во власти парламента Великобритании и Брюсселя. Независимой Шотландии пришлось бы договариваться о членстве в Евросоюзе, если бы она его пожелала, заново, и процесс этот был бы болезненным, долгим и трудным. Нам не говорят, почему это было бы так. Ведь если независимая Шотландия решила бы сохранить основные европейские законы в силе (которые сторонники независимости не оспаривают), трудно понять, почему её нельзя было бы сразу же признать членом ЕС. Также трудно понять, почему этот процесс вступления в ЕС был бы таким же болезненным, как и тот, которому были подвергнуты дальние страны (например, Литва или Болгария), которых заставили полностью реформировать свои экономическую и социальную системы. У СМИ даже хватило смелости на голубом глазу заявить, что независимая Шотландия больше не сможет экспортировать свой виски в Англию или куда-нибудь ещё!

В этом споре было одно большое умолчание – никто не проводил аналогий с Норвегией, страной, население которой сопоставимо с шотландским, и которая даже делит с Шотландией одни и те же нефтяные богатства Северного моря. Более того, Норвегия решила остаться вне Европейского Союза и выиграла от этого выбора такой запас автономии, который позволяет ей защищать, если она того желает, свою социальную политику. Несмотря на это, Норвегия предпочла всё больше подстраиваться под либеральную экономическую политику Европейского Союза (здесь мы не будем обсуждать последствия этого выбора – на мой взгляд, негативные).

За дискуссией об интересах шотландцев, какими их сегодня представляют себе обе стороны, лежат различные интерпретации истории. Шотландцы, как и валлийцы и ирландцы, были кельтами (и говорили на кельтских языках) и воевали с английскими (англосаксонскими), а впоследствии – с англо-нормандскими захватчиками Британских островов. В конечном итоге они потерпели поражение и были включены в состав того, что стало «Большой Англией». Надменное отношение английской монархии и аристократии к побеждённым не изгладилось из их памяти, даже если и кажется, что эта страница была впоследствии перевёрнута – да и то, пожалуй, только после Второй мировой войны, с триумфом Лейбористской партии и социальными завоеваниями, которые стали возможны благодаря этому триумфу.

Однако шотландцы были интегрированы по-настоящему: они непрерывно теряли способность пользоваться своим языком, так же как и окситанцы или бретонцы во Франции. Бессмысленно приветствовать или осуждать эти перемены (англицизацию или францизацию) – это исторический и необратимый факт. Шотландцы выиграли от Союза, благодаря которому они могли легко эмигрировать в промышленные города Англии, колонии и доминионы, а также Соединённые Штаты. Они дали немало офицеров для британской армии, обучавших набираемые в колониях войска (немного напоминая корсиканцев во Франции). Я здесь не буду обсуждать положительные или отрицательные стороны данных фактов. Но превыше всего то (и мне это кажется самым сильным аргументом), что из Шотландии и Англии была сформирована единая современная, абсолютно единая капиталистическая экономика (так же, как из Северной Франции и Окситании). Нет сомнений, что в Англии живёт и работает больше шотландцев (или лиц, пусть и отдалённо, но шотландского происхождения), чем в стране их исхода. И в этом смысле сравнивать Шотландию с Норвегией невозможно.

И всё же, несмотря на эту основательную интеграцию, которая – признаем это – больше не носит дискриминационного характера, шотландцы любят думать о себе как об отличающихся от англичан. Английская монархия и аристократия изобрели англиканский вариант «Реформации», т.е. католичества без Папы (которого заменили королём Англии). Шотландцы избрали другой путь – реформированные по-кальвинистски церкви. Сегодня это различие уже не играет никакой роли, но оно имело значение в XIX веке и даже в первой половине XX века.

Официальная версия истории, широко принятая рассматриваемыми народами, решительно характеризует объединение четырёх наций в современное Соединённое Королевство как «в целом позитивное». Об этом неустанно повторяют Дэвид Кэмерон и британские лидеры всех основных партий Соединённого Королевства. Но это ещё и мнение, которое выражает половина шотландских избирателей. Они могут сказать, даже ценой раскола труднозаживающего общественного мнения, что наполовину сделанный «в поддержку независимости» выбор вызван (вразрез с его интересами) романтизмом. Не говорится лишь о том, что для убеждения участников референдума систематично применялись исключительные меры. Не будет преувеличением охарактеризовать эти меры как шантаж или даже как интеллектуальный терроризм. Голосование, даже если по формальным признакам оно было совершенно свободным и прозрачным, не является само по себе доказательством законности, правдивости и стойкости выбора, который оно утвердило.

История образования и преемственности Соединённого Королевства является, таким образом, историей, запятнанной лишь его провалом в Южной Ирландии (Эйре). Завоевание Ирландии надменными английскими лордами, которые грабили землю и довели ирландских крестьян до состояния, близкого к крепостному, что сопровождалось разрушительными демографическими эффектами (многократный массовый голод, повальная эмиграция, депопуляция), было ничем иным как крайне жестокой формой колонизации. Ирландский народ сопротивлялся, держась за свою католическую веру, и в конце концов в 1922 году отвоевал свою независимость. Но остаётся фактом, что колонизация привела к установлению преимущественного, по сей день, использования английского языка. Сегодня Эйре является составной частью Европейского Союза, зависимость которого от британского капитализма ослабляется лишь его зависимостью от других основных партнёров в современной либеральной мировой экономике.

Таким образом, вывод, к которому подводят на основании изложенного, состоит в том,  что различия, унаследованные от истории четырьмя нациями Соединённого Королевства, не требуют с необходимостью распада Великобритания. История британского капитализма окрашена оттенками розового, а не чёрного.

Образование России и Советского Союза

Проповедь СМИ относительно Большой России – бывшей Российской Империи царей, а также Советского Союза – берёт совершенно иной тон. В данном случае нам говорят, что мы должны прийти к другому выводу: различия таковы, что нет никакого иного решения, кроме распада ранее объединённого образования на отдельные и независимые государства. Но давайте посмотрим чуть внимательнее. Развитие Большой России в рамках царской империи, за которой последовала глубокая трансформация во время строительства Советского Союза, было, как нам полагается понимать, историей в чёрном цвете, определявшейся лишь постоянным применением крайней степени насилия.

Я бы поставил эту точку зрения под сомнение. Объединение славянских народов (великороссов, украинцев и белорусов) московскими царями, за которой последовала российская экспансия на западе к Балтийскому морю, а на востоке и юге — в Сибирь, Закавказье и Центральную Азию, было не более насильственным и не менее уважительным к идентичности затрагиваемых народов, чем развитие исторического капитализма на атлантическом Западе (и, в рамках данного контекста, капитализма британского), а также, чем его колониальная экспансия. Сравнение будет даже в пользу России. Приведу лишь несколько примеров.

1. Объединение трёх «русских» народов (великороссы, украинцы и белорусы) осуществлялось царями, несомненно, силой оружия, так же, как и строительство Франции или Великобритании – силой оружия их королей. Политическое объединение было вектором, через который русский язык «естественным образом» навязывался местным диалектам. Причём последние были значительно ближе друг к другу, чем, к примеру, «языки ойль» и «языки ок» во Франции, английский и кельтский языки, или итальянские диалекты на Сицилии и в Венеции. Представлять лингвистическую русификацию как ужас, навязанный исключительно насилием, как противоположность мирной экспансии французского, английского или итальянского, значит игнорировать историческую действительность. И здесь у меня тоже нет намерения оценивать природу распространения этих языков – было ли оно долговременным обогащением или культурным оскудением. Главное, что все эти случаи лингвистической экспансии являются историческими фактами одного рода.

Русские не стали ликвидировать класс украинских и белорусских («феодальных») землевладельцев – они были встроены в ту же систему, что господствовала в Великороссии. С крепостными, а после 1865 года – свободными крестьянами Украины и Белоруссии не обращались как-то хуже по сравнению с крестьянами Великороссии – с ними обращались так же плохо, если вам так больше нравится.

Коммунистическая идеология большевиков раскрашивала историю царизма в чёрных тонах по веским классовым причинам. Как следствие, Советский Союз признал различия (отрицаемые на «цивилизованном» Западе) и создал отдельные республики. Более того, борясь с угрозой быть обвинённой в великорусском шовинизме, советская власть дала этим республикам границы, которые значительно превосходили те, что были бы проведены при строго этнолингвистической их демаркации. Территория, например, русский Крым, могла быть без проблем передана другой республике (в данном случае – Украине). Новороссию («Новая Россия – Донецкий регион), отличная от Малороссии («Малой России» – Украины), можно было вверить киевским, а не московским властям, и это не создавало каких-то сложностей. Большевики не думали, что эти границы станут границами независимых государств.

2. Русские покорили страны Прибалтики в тот же период времени, в который англичане заселили Ольстер. Русские не совершали ужасов, сравнимых с теми, что творили англичане. Они уважали права местных землевладельческих элит (в указанном случае – балтийских баронов немецкого происхождения) и не ставили в худшие условия местных подданных царя, отношение к которым, несомненно, было таким же плохим, как и к крепостным Великороссии. И страны российской Прибалтики уж точно не испытывали ничего сравнимого с диким выселением ирландского народа в Северной Ирландии, изгнанного вторжением «оранжистов». Позднее Советы восстановили основные права прибалтийских республик на использование своих собственных языков и благоприятствование своим собственным культурам.

3. Экспансия царской империи за пределы славянских регионов не идёт ни в какое сравнение с колониальным покорением стран западным капитализмом. Насилие, которое «цивилизованны» страны чинили в своих колониях, не имеет себе равных. Оно было равносильно накоплению собственности путём её отъёма у целых народов, без колебаний при необходимости прямого уничтожения, т.е. геноцида (североамериканских индейцев и австралийских аборигенов, истреблённых англичанами), или, как вариант, жестокого контроля колониальной администрацией (Индия, Африка, Юго-Восточная Азия). Цари, именно в силу того, что их система не была ещё капиталистической, подчиняли территории, не лишая собственности их население. Некоторые из завоёванных народов были включены в Империю и подверглись разной степени обрусению, особенно через использование русского языка и частое забывание своего собственного. Так было со многими тюрко-монгольскими меньшинствами, хотя они сохранили свою религию, будь то ислам, буддизм или шаманизм. Другие сохранили свою национальную и языковую идентичность – Закавказье и южный Казахстан в Центральной Азии. Ни один из этих народов не был истреблён как североамериканские индейцы или австралийские аборигены. Жестокое автократическое управление покорёнными территориями и русское высокомерие не даёт нам рисовать эту историю в оттенках розового. Но она остаётся не такой чёрной, как поведение англичан в Ирландии (не Шотландии), Индии, Северной Америке или французов в Алжире. Оттенками чёрного красили эту историю большевики, причём всегда по убедительным соображениям классового характера.

Советская система принесла с собой перемены к лучшему. Она дала этим республикам, регионам и автономным округам, образованным на гигантских территориях, право на культурное и языковое самовыражение, презиравшееся царским правительством. Соединённые Штаты, Канада и Австралия никогда не делали этого в отношении своих коренных народов, да и сейчас определённо не готовы пойти на такое. Советское правительство сделало намного большее – оно организовало систему перемещения капитала из богатых регионов Союза (Западной России, Украины, Белоруссии, позднее прибалтийских стран) в развивающиеся районы Востока и Юга. Оно нормировало систему оплаты труда и социальные права по всей территории Союза, чего западные державы, разумеется, никогда не делали со своими колониями. Другими словами, Советы изобрели самобытную форму помощи в целях развития, вступающую в разительный контраст с фальшивой поддержкой развития так называемых стран-доноров сегодняшнего дня.

Не было никаких врождённых причин, по которым эта система, обладающая полностью взаимосвязанной на всех уровнях Союза экономикой, должна была распасться. Не было никакой объективной необходимости, которая должна была привести к развалу Союза на независимые государства, находящиеся иногда даже в конфликте друг с другом. Трескотня западных СМИ о «неизбежном конце империй» не выдерживает критики. Однако СССР действительно распался, что нуждается в объяснении.

Распад СССР – неизбежность или стечение обстоятельств, порождённое новейшей историей?

Народы Советского Союза не выбирали независимость. Ни в России, ни где-либо ещё в Союзе, не было никакого избирательного процесса перед объявлением независимости, которую провозгласили находившиеся у власти лица, кого самих никто толком не избирал. Полную ответственность за роспуск Союза несут правящие классы республик, прежде всего в России. Единственный вопрос состоит в том, чтобы узнать, почему они сделали этот выбор, когда они его сделали. Руководители республик Средней Азии вообще-то не хотели отделяться от России. Но именно она поставила их перед свершившимся фактом роспуска Союза.

Здесь я не буду глубоко вдаваться в этот вопрос, по которому уже излагал свои аргументы в других местах. Ельцин и Горбачёв, поддержавшие идею полного и немедленного восстановления либерального капитализма через «шоковую терапию», хотели избавиться от обременительных республик Средней Азии и Закавказья (которые в Советском Союзе пользовались выгодами перемещения капиталов из России). Европа взялась за ускоренное обретение независимости прибалтийскими республиками, которые были незамедлительно присоединены к Европейскому Союзу. Одни и те же вышедшие из советской номенклатуры олигархи в России и на Украине захватили как абсолютную политическую власть, так и основные активы из состава крупных промышленных комплексов советского народного хозяйства, второпях приватизированных к их исключительной выгоде. Именно они решили выделиться в разные государства. Западные державы – США и Европа – не несут на этом первоначальном этапе ответственности за катастрофу. Но они сразу же почуяли те выгоды, которые можно было извлечь из исчезновения Союза, и стали затем активными субъектами, вмешивающимися в дела двух стран (России и Украины), разжигающими вражду между их коррумпированными олигархами.

Конечно, коллапс не является следствием исключительно своей непосредственной причины – катастрофического выбора правящих классов в 1990-1991 гг. Советская система гнила на протяжении как минимум двух десятилетий. Первопричиной закоснелости брежневской эпохи, поддержки политическим правящим классом капиталистической перспективы и итогового бедствия, по сути, является отказ от революционной демократии 1917 года в пользу авторитарного управления новым советским государственным капитализмом.

Хотя путинская Россия и сохранила неолиберально-капиталистическую модель своего внутреннего экономического управления (в варианте «капитализма юрского периода», если прибегнуть к выражению Александра Бузгалина), современный коллективный империализм («Большая семёрка»: США, Европа и Япония) в качестве равного партнёра её не принял. Цель Вашингтона и Брюсселя состоит в разрушении российского государства (и украинского), низведения их положения до уровня регионов — субъектов экспансии капитализма западных олигополий. Путин осознал это позднее, когда западные державы подготовили, профинансировали и поддержали мероприятие, которое можно охарактеризовать не иначе как евро-фашистский государственный переворот в Киеве.

Соответственно, вопрос, который встаёт сейчас, будет иным: порвёт ли Путин с экономическим неолиберализмом ради того, чтобы вместе с другими и подобно им (в частности, Китаю) запустить подлинный проект экономического и социального возрождения, «евразийской» альтернативы, о намерении построения которой он объявил? Необходимо, однако, уяснить, что конструкция эта может двигаться вперёд только, если она умеет «ходить на двух ногах», т.е. проводить как независимую внешнюю политику, так и социально-экономическую реконструкцию.

Двойные стандарты?

Сравнивая положение в Шотландии с ситуацией на Украине, заметить можно только лицемерие слов и действий западных стран – двойные стандарты. То же лицемерие существует и по множеству других вопросов, о которых здесь я ничего говорить не буду: «за» единство Германии, дорого обошедшееся аннексированным «осси», но «против» единства Югославии, Ирака и Сирии. На деле, за этим явлением маячит один единственный критерий, определяющий выбор правительств стран коллективного империализма (США, Европы, Японии) – точка зрения доминирующего финансового капитала. Но чтобы чётко увидеть это в их решениях, мы должны продолжить анализировать систему современного капитализма дальше.

Состояние современного капитализма

Здесь я пройдусь лишь по основным моментам исследования, которое представил в прежних работах, чтобы ответить на вопрос, заданный в этой статье: почему (и какими способами) руководящие принципы политики используются для усиления государства в одних местах и его разрушения в других?

1. В течение последних тридцати лет (начиная с 1980-х гг.) система капиталистического производства проходит через качественную трансформацию, суть которой можно выразить следующим образом: мы наблюдаем становление глобализированной системы производства, замещающей системы национального производства (в центре – автономные и одновременно агрессивно открытые системы; на периферии – системы разной степени и форм зависимости), которые сами связаны между собой в иерархичной мировой системе (характеризуемой, помимо прочего, контрастом центра и периферии, а также иерархией империалистических держав).

В 1970-х гг. Суизи, Мэгдофф (Пол Мэйлор Суизи, Гэри Мэгдоф – американские представители марксизма, редакторы журнала Monthly Review; здесь и далее – прим. mixednews.ru) и я уже развивали этот тезис, сформулированный Андре Гундером Франком (немецкий экономист, социолог и политолог, наряду с автором один из основоположников мир-системного анализа и теории зависимого развития; прим.) и мной в опубликованной в 1978 году работе. Мы говорили, что монополистический капитализм вступает в новую эпоху, характеризующуюся постепенным, но стремительным демонтажем национальных систем производства. Производство растущего числа рыночных товаров уже не может быть определено наклейкой «сделано во Франции» (или СССР, или США) – они становятся «сделанными в мире», потому что их производство теперь разбито на сегменты, разнесённые там и сям по всему миру.

Признание этого факта, который теперь считается общепринятым, не означает, что существует только одно объяснение основной причины рассматриваемой трансформации. Со своей стороны, я объясняю его скачком вперёд в степени централизации контроля капитала монополиями, который был назван мною переходом от капитализма монополий к капитализму генерализованных монополий. За пятнадцать лет (с 1975 по 1990 годы) значительное число этих монополий (или олигополий), расположенных в странах господствующей триады (США, Европа, Япония), стали способны контролировать все виды производственной деятельности в своих странах и во всём мире, низводя вовлечённые в процесс субъекты, де-юре или де-факто, до уровня субподрядчиков. Вследствие этого они смогли откачивать существенную долю добавленной стоимости, производимой в ходе этой субподрядной деятельности, что приводит к увеличению ренты доминирующих монополий в системе. Информационная революция, в числе прочих факторов, даёт средства, делающие возможным управление этой рассредоточенной в мировом масштабе производственной системой. Но для меня эти средства реализуются лишь в виде реакции на новую объективную потребность, создаваемую скачком вперёд в области централизованного контроля над капиталом. В представлении же других средства – информационная революция и революция в технологиях производства – сами по себе являются причиной рассматриваемой трансформации.

Демонтаж национальных систем производства, которые сами представляют собой продукт предшествующей длительной эволюции капитализма, затрагивает практически каждую страну мира. В центре (триаде) демонтаж национальных систем производства может казаться относительно медленным и ограниченным из-за веса унаследованной и по-прежнему действующей системы. Но каждый день этот процесс заходит чуть дальше. Для сравнения, в периферийных национальных системах производства, которые добились успехов в строительстве модернизированной национальной системы промышленности (Советский Союз, Восточная Европа, в меньшей степени – отдельные области Азии, Африки и Латинской Америки), агрессия капитализма генерализованных монополий (осуществляемая путём подчинения – добровольного ли, принудительного ли – так называемым принципам глобализованного неолиберализма) выражается в жестоком, резком и полном демонтаже указанных национальных систем и превращении местной производственной деятельности в этих странах в субподрядную). Рента генерализованных монополий триады, бенефициаров данного демонтажа, становится империалистской рентой. Я охарактеризовал эту трансформацию, с точки зрения периферии, как «рекомпрадоризацию». Указанный процесс охватил все страны бывшего Восточного блока (бывшего СССР и Восточной Европы), а также все страны Юга. Один только Китай является частичным исключением.

Возникновение этой глобализированной системы производства исключает возможность когерентных политик «национального развития» (разнообразных и неодинаково эффективных), но не заменяет их новой когерентностью, которой могла бы быть когерентность глобализированной системы. Причина состоит в отсутствии глобализированной буржуазии и глобализированного государства, что будет рассмотрено мной ниже. Вследствие этого, глобализированная система производства является некогерентной по своей природе.

Другим важным последствием качественной трансформации современного капитализма является появление коллективного империализма триады, который приходит на место исторического национального империализма (Соединённых Штатов, Великобритании, Японии, Германии, Франции и немногих других стран). Коллективный империализм находит смысл своего существования в осознанной буржуазиями стран триады необходимости совместного управления миром и, в частности, подчинённых и ещё не подчинённых обществ периферии.

2. Из тезиса о возникновении глобализированной системы производства некоторые выводят два коррелята: появление глобализированной буржуазии и появление глобализированного государства, оба из которых нашли бы свой объективный базис в новой системе производства. Моя интерпретация текущих перемен и кризиса приводит меня к отрицанию этих двух коррелятов.

Нет никакой глобализированной буржуазии (или господствующего класса), находящегося в процессе формирования – ни в мировом масштабе, ни в странах империалистической триады. Мы действительно отмечаем усиление потоков прямых и портфельных инвестиций из триады (в частности, крупные потоки между трансатлантическими партнёрами). Тем не менее, основываясь на своём критическом прочтении основных эмпирических трудов, посвящённых предмету, я не могу не подчеркнуть тот факт, что централизация контроля над капиталом монополий протекает внутри государств-наций триад (Соединённых Штатов, каждого члена Европейского Союза, Японии) намного сильнее, чем в отношениях между партнёрами триады, или даже между членами ЕС. Буржуазия (или олигополистические группы) состоят между собой в конкуренции внутри стран (а национальное государство регулирует эту конкуренцию, по крайней мере, отчасти) и между странами. Поэтому немецкие олигополии (и германское государство) взяли на себя руководство европейскими делами не ради равной выгоды для всех, а прежде всего ради своей выгоды. Очевидно, что на уровне триады альянс возглавляет именно буржуазия США, и опять-таки на условиях неравноправного распределения прибыли.

Идея о том, что объективная причина – возникновение глобализированной системы производства – влечёт за собой ipso facto появление глобализированного господствующего класса, исходит из общего предположения, согласно которому система должна быть когерентной. На самом деле у неё есть возможность быть некогерентной. По факту она некогерентна, а значит, данная хаотическая система нежизнеспособна.

На периферии глобализация системы производства происходит вместе с заменой руководящих политических блоков прежних эпох новым руководящим блоком, в котором главенствует новая компрадорская буржуазия – единственный бенефициар демонтажа прежних систем (способы, при помощи которых была произведена указанная трансформация, хорошо известны: «приватизация» отдельных частей старой демонтируемой системы, активы которой продавались по искусственным ценам, несоизмеримым с их стоимостью). Эти новые компрадорские буржуазии являются не составными элементами глобализированой буржуазии, а всего лишь младшими союзниками буржуазий господствующей триады.

Подобно тому, как нет глобализированной буржуазии в процессе образования, нет на горизонте и глобализированного государства. Основная причина этого в том, что нынешняя глобализированная система не смягчает, а, наоборот, обостряет конфликт (уже видимый либо потенциальный) между обществами триады и обществами остального мира. Я действительно имею в виду конфликт именно между обществами, а поэтому потенциально – конфликт между государствами. Преимущество, проистекающее из доминирующего положения триады (империалистической ренты) позволяет руководящему блоку, образовавшемуся вокруг генерализованных монополий, извлекать выгоду из легитимности, которая в свою очередь выражена сближением всех основных электоральных партий, правых и левых, а также их одинаковой приверженностью неолиберальным принципам экономической политики и непрерывному вмешательству в дела периферии. В противоположность этому, неокомпрадорские буржуазии периферии ни обладают легитимностью, ни заслуживают доверия в глазах своего собственного народа (потому что тот курс, который они обслуживают, не позволяет «догнать» развитые страны и в большинстве случаев заводит в тупик люмпен-развития). Нестабильность современных правительств, таким образом, представляет собой в указанном контексте правило.

Подобно тому, как глобализированной буржуазии нет даже на уровне триады или Европейского Союза, нет на этих уровнях и глобализированного государства. Вместо этого есть только альянс государств. Эти государства, в свою очередь, охотно принимают иерархию, которая позволяет функционировать этому альянсу: общее руководство берёт на себя Вашингтон, а руководство в Европе – Берлин. Национальное государство остаётся на своём месте, обслуживая глобализацию в существующем виде. Это активное государство, потому что этого от него требует распространение неолиберализма и стремление к внешним интервенциям. Таким образом, можно понять, что ослабление этого государства в результате возможного его распада по любой из множества причин не является желательным для капитала генерализованных монополий (отсюда враждебность к делу независимости Шотландии, рассмотренному выше).

В постмодернистских течениях циркулирует идея о том, что для управления мировой экономикой современный капитализм больше не нуждается в государстве, и что в силу этого система государства находится в процессе отмирания, что отвечает интересам появления гражданского общества. Я не буду вновь обращаться к аргументам, которые развивал в других местах против этого наивного тезиса, распространяемого к тому же господствующими правительствами и находящимся в их услужении духовенством СМИ. Капитализма без государства не бывает. Двигаться курсом капиталистической глобализации без интервенций вооружённых сил США и управления долларом было бы невозможно. Ясно, что вооружённые силы и деньги – это инструменты государства, а не рынка.

Но поскольку всемирного государства не существует, то его функцию намерены выполнять Соединённые Штаты. Общества триады считают эту функцию легитимной, другие общества – нет. Но что это значит? Самопровозглашённое «мировое сообщество», т.е. «Семёрка» и Саудовская Аравия, которая уж точно стала демократической республикой, не признают легитимности мнения 85 процентов населения мира!

Получается, что между функциями государства в господствующем империалистическом центре и функциями государства в подчинённой, или ещё подлежащей подчинению периферии, существует асимметрия. Государство в подвергшейся компрадоризации периферии по определению неустойчиво, и, соответственно, когда оно таким уже не является, то считается потенциальным противником.

Есть противники, с которыми доминирующие империалистические державы вынуждены сосуществовать – по крайней мере, до настоящего времени. Это относится к Китаю, потому что он отверг (пока) неокомпрадорский вариант выбора и осуществляет свой суверенный проект взаимосвязанного и когерентного национального развития. Россия превратилась в противника, как только Путин отказался политически подстраиваться под триаду и захотел воспрепятствовать экспансионистским амбициям последней на Украине, даже если он и представить себе не может (или пока не представляет?) возможности схода с колеи экономического либерализма.

Огромное большинство компрадорских государств Юга (т.е. государств, обслуживающих свою компрадорскую буржуазию) являются союзниками, а не врагами – при условии, что каждое из этих компрадорских государств поддерживает видимость того, что оно контролирует свою страну. Но руководители в Вашингтоне, Лондоне, Берлине и Париже знают, что эти государства являются хрупкими. Как только народно-революционное движение – неважно, есть у него жизнеспособная альтернативная стратегия, или нет – начинает угрожать одному из этих государств, триада присваивает себе право на вмешательство. Указанная стратегия в настоящий момент применяется в Ираке, Сирии и других местах. Разумное основание стратегии военного контроля над миром возглавляемой Вашингтоном триадой заключено всецело в этой «реалистической» концепции, которая находится в полной противоположности наивному представлению а-ля Негри (Антонио Негри – философ, итальянский политический деятель, соавтор вместе с Майклом Хардтом книги «Империя»; прим.) о находящемся в процессе формирования глобализированном государстве.

3. Улучшаются ли у стран периферии с появлением глобализированной системы производства возможности «догнать» развитые страны?

Идеологическая пропаганда господствующих держав – ведущаяся, например, Всемирным банком – посвящена тому, чтобы убедить нас в следующем: если вы присоединитесь к глобализации, будете играть в конкуренцию, то зарегистрируете достойные, даже потрясающие, темпы роста и улучшите свои шансы догнать развитые страны! В странах Юга социальные и политические силы, которые поддерживают неолиберализм, очевидно, присосались к этому дискурсу. Наивные левые – опять же в духе Негри – с тем же успехом делают то же самое.

Я уже говорил об этом и повторю: если бы перспектива догоняющего развития капиталистическими методами и в рамках глобализированного капитализма была бы по-настоящему возможной, никакая социальная, политическая или идеологическая сила не смогла бы закрыть этот путь, даже во имя другого, ещё более предпочтительного будущего для всего человечества. Но это попросту невозможно – развитие глобализированного капитализма на всех этапах его истории (сегодня в рамках возникновения глобализированного системы производства в той же степени, что и на более ранних стадиях) может лишь создавать, воссоздавать и усиливать контраст между центром и периферией. Для 80 процентов человечества капиталистический путь является тупиковым. Вследствие этого периферия остаётся «зоной штормов».

Что же дальше? Нет никакой другой альтернативы, кроме выбора в пользу создания автономной национальной системы, основанной на создании самодостаточной промышленности, в сочетании с возрождением сельского хозяйства, организованного на принципах обеспечения продовольственного суверенитета. Больше я об этом распространяться тут не буду, так как уже представлял на рассмотрение несколько исследований по данному вопросу. Дело не в ностальгии и не в стремлении вернуться в прошлое – советское ли, национально-народное ли – но в создании условий, делающих возможным распространение второй волны пробуждения народов Юга, которые могли бы затем объединить свою борьбу с теми народами Севера, которые тоже стали жертвами дикого капитализма, переживающего кризис, и которым возникновение глобализированной системы производства не сулит ничего хорошего. После чего человечество могло бы, наконец, встать на долгий путь к коммунизму – к более высокой ступени развития человеческой цивилизации.

Самир Амин – директор Форума Третьего мира в Дакаре, Сенегал, автор книг «Вирус либерализма», «Мир, каким мы хотим его видеть», «Закон всемирной стоимости» и «Схлопывание современного капитализма».