В ходе неформального саммита лидеров стран СНГ, который состоялся в Санкт-Петербурге 20 декабря 2019 года, российский президент Владимир Путин сделал громкое заявление, целью которого он назвал необходимость опровергнуть распространяемую Западом фальсифицированную историю, касающуюся причин и событий Второй мировой войны. Четыре дня спустя, он с нескрываемым раздражением обрушился с критикой в адрес Польши, назвав посла этой страны в Берлине в конце тридцатых годов Юзефа Липского «сволочью и антисемитской свиньей».
До прихода Гитлера к власти в Германии, советское правительство поддерживало вполне терпимые политические и экономические отношения с Веймарской Республикой, которые стали возможны благодаря соглашению от 1922 года, известному как Рапалльский договор. Новая нацистская власть немедленно отказалась от прежней политики и начала широкую пропагандистскую кампанию против СССР. Это вызвало заметную тревогу в Москве.
Сначала советские руководители надеялись сохранить политику в духе Рапалло, несмотря на приход Гитлера к власти, но вскоре эта первоначальная позиция Москвы изменилась. В декабре 1933 года советское руководство, то есть Политбюро ЦК РКПБ, начало проводить новую политику, основанную на идее организации системы коллективной безопасности и взаимопомощи против нацистской Германии.
Советская идея состояла в том, чтобы восстановить анти-германскую Антанту времен Первой мировой войны, в состав которой должны были войти Франция, Великобритания, Соединенные Штаты и даже фашистская Италия. Хотя об этом не заявлялось официально, суть советской политики заключалась в сдерживании Гитлера и одновременной подготовке к войне на случай, если сдерживание не увенчается успехом.
Лига Наций, в которую СССР вступил в 1934 году, также стала важным элементом советской стратегии. На этот международный орган Сталин возлагал определенные надежды, рассчитывая укрепить его и использовать против гитлеровской Германии.
«Стержнем» советской политики против Гитлера должна была стать Франция, и поэтому, как и в двадцатые годы, Советский Союз пытался улучшить отношения с Польшей, связанной с Парижем союзническим договором. В 1933 году в этом направлении, казалось, наметилось некоторое продвижение. Между советскими и польскими дипломатами шли переговоры, но одновременно поляки пытались договориться и с немцами. Советские дипломаты делали все, от них зависящее, чтобы перетянуть Варшаву на свою сторону, но у них имелись веские доказательства того, что польское руководство решило наладить отношения с Берлином. Даже французы были обеспокоены таким ходом событий. Несколько месяцев спустя, 26 января 1934 года, Польша подписала акт о ненападении с нацистской Германией.
С этого момента отношения между СССР и Польшей начали неумолимо ухудшаться. Максим Литвинов, народный комиссар СССР по иностранным делам, не терял надежды на нормализацию двусторонних связей и в феврале 1934 года пригласил своего коллегу Юзефа Бека в Москву для переговоров. Между ними состоялась продолжительная дискуссия по поводу польско-германского пакта о ненападении. Литвинов выразил тревогу в связи с этим договором, но Бек попросту проигнорировал его опасения.
По словам Бека, Гитлер подписал пакт о ненападении с Варшавой, потому что осознал, что Польша – это не какое-нибудь «маленькое временное государственное образование», которое можно легко игнорировать.
«Вы ужасно заблуждаетесь, – ответил Литвинов. – Не следует путать краткосрочную тактику с долгосрочной стратегией. Гитлер в настоящий момент лишь временно скрывает свои территориальные амбиции, но обязательно нападет, когда наступит подходящий момент. Вопрос только в том, когда и где именно будет нанесен первый удар».
Однако, Бек отмахнулся от опасений Литвинова. «Я не вижу в настоящее время, – сказал польский министр, – никакой опасности со стороны Германии или вообще опасности войны в Европе».
Отчет Литвинова о его встречах с Беком был настолько ярким и содержал столь точные прогнозы, что советское руководство решило в 1965 году рассекретить этот документ, а позже он был официально опубликован. Интересно, вспоминал ли Бек свои беседы с Литвиновым чуть более пяти лет спустя, 4 сентября 1939 года, когда ему пришлось бежать из Варшавы накануне захвата польской столицы войсками германского Вермахта. Ведь он был так твердо уверен в своей правоте и в ошибочности суждений Литвинова! Бек был просто не в состоянии признать, что советский народный комиссар, еврей, да к тому же, по иронии судьбы, уроженец Польши (которая тогда находилась в составе Российской империи), может быть прав.
В конце концов, Литвинов пришел к выводу, что идею советско-польского сотрудничества можно окончательно похоронить. На самом деле, все обстояло еще хуже. Польша фактически встала на сторону нацистской Германии и начала блокировать усилия Советского Союза по созданию системы коллективной безопасности в Европе.
Это вызвало раздражение даже во Франции. «Мы будем рассчитывать на Россию, – сказал министр иностранных дел Франции Луи Барту, – и больше не станем беспокоиться о судьбе Польши». Впрочем, этой идее было не суждено просуществовать долго, потому что в октябре 1934 года в результате террористического акта Барту был убит в Марселе вместе с королем Югославии Александром I. Советская политика в эти годы состояла в том, чтобы оставить для Польши открытые двери, в надежде, что польское руководство «одумается» и изменит свой курс. Между тем, советская разведка проявляла в отношении Польши «максимально возможную бдительность».
Уже весной 1934 года советские дипломаты отмечали, что поляки пытаются разжечь конфликт с Чехословакией по вопросу о Тешинской области, в которой проживало значительное польское меньшинство. Германская аннексия Австрии, так называемый «австрийский вопрос», также был в умах польских политиков в 1934 году. Так, польский посол в Москве высказал мнение, что эта аннексия является неизбежной. «Дело в том, что Польша не была особенно заинтересована в австрийском вопросе, – сказал он, – и настолько сильна, что могла бы предотвратить аншлюс». Аналогичным образом, Варшава не была заинтересована в сотрудничестве с советским правительством, чтобы обеспечить безопасность стран Балтии и не допустить их захвата немцами. Как отмечал тогда один из видных польских консервативных политиков в прессе, «сближение с СССР и так зашло уже слишком далеко, и его следует не развивать, а скорее, наоборот, замедлить». Такова была точка зрения всей политической верхушки Польши, так называемая «линия Пилсудского», и эта политика должна была сохраниться после смерти маршала в 1935 году до самого начала войны. История показала, что она была губительной для Польши.
Польская элита никогда не скрывала, что предпочла бы сближение с Германией улучшению отношений с Советским Союзом. В 1933 году польские дипломаты флиртовали со своими советскими коллегами, но лишь для того, чтобы привлечь внимание Берлина. Поляки разваливали идею коллективной безопасности, саботируя попытки СССР организовать антигитлеровскую Антанту. Советские дипломаты неоднократно предупреждали своих польских коллег, что их страна обречена на гибель, если она не изменит в корне свою политику. Германия нападет и сокрушит их, когда придет время. Могли ли тогда советские дипломаты преодолеть недоверие и скрытность польских коллег? Или, если выражаться более цинично, могли ли поляки перестать быть поляками, ради укрепления безопасности собственной страны? К сожалению, нет, польские чиновники смеялись над предупреждениями с востока, отметали их, что называется, с порога. Начиная с 1934 года, поляки противодействовали советским дипломатическим усилиям в Лондоне, Париже, Бухаресте, Берлине и даже Токио, то есть везде, где можно было вставить Советам палку в колеса.
Неизбежные последствия этой деструктивной внешней политики начали проявляться в 1938 году. В марте с мировой карты исчезла Австрия. Войска Вермахта вошли в Вену без единого выстрела, более того, их встречали восторженные толпы. Следующей целью была Чехословакия и Судетская область, населенная преимущественно немцами.
В апреле советский комиссариат по иностранным делам направил своему послу в Париже инструкции, которые предписывали начать кампанию в прессе с целью предупредить поляков о «четвертом разделе», то есть об уничтожении государства, если они продолжат свою прогерманскую политику. Французы, все еще официальные союзники Польши, в мае спросили польского посла, что станет делать польское правительство, если нацистская Германия будет угрожать Чехословакии. «Ничего, – последовал ответ. – Мы не сдвинемся с места». А каково отношение польского правительства к Советскому Союзу, поинтересовались французы? «Польша воспринимает русских как врагов. В случае их попытки помочь чехословакам, для которой потребуется пересечь польскую территорию, – сказал посол, – «мы окажем вооруженное сопротивление».
Поляки считали Россию «врагом номер один», независимо от того, кто находится там у власти. Главнокомандующий польской армии Эрдвард Рыдз-Смыглы говорил: «Пусть даже немец является нашим противником, но он, тем не менее, европеец и человек чести… Русский – варвар, азиат, коррумпированный и отвратительный враг, с которым любой контакт опасен, а любой компромисс смертелен». Выбор между двумя сторонами для Польши был очевиден. В случае войны за Чехословакию, полагал французский премьер-министр Эдуар Деладье, поляки могут повернуть оружие против Франции и «нанести нам удар в спину». Посол Франции в Берлине сказал своему советскому коллеге, что Польша «открыто помогает Германии».
Польское правительство устремляло свои алчные взгляды на чехословацкую Тешинскую область. В конце сентября, когда чехословацкий кризис достиг апогея, министр иностранных дел Бек заявил британскому послу в Варшаве, что Польша «не может смириться с тем, что немецкие требования в отношении Судетской области будут удовлетворены, а Польше ничего не достанется». Роль Польши в англо-французском предательстве Чехословакии стала неизбежным тупиком для «линии Пилсудского».
Таким образом, в 1938 году Польша была союзником и соучастником нацистской Германии, прежде чем стать жертвой нацизма в 1939-м. «Шакалы… пресмыкающиеся в своей подлости», – писал Уинстон Черчилль о поляках. Один французский дипломат, Ролан де Маржери, презрительно сравнил поляков с «мародерами, которые в прежние века шныряли по полям сражений, добивая и грабя раненых…».
Последний шанс на спасение Польша получила в 1939 году. В тот момент шли переговоры между Великобританией, Францией и Советским Союзом об организации сопротивления гитлеровской агрессии. Советские двери были для Польши все еще открыты, но она не пожелала войти в них. К сожалению, польское правительство принципиально отказывалось участвовать в любой структуре взаимопомощи, в которую входил Советский Союз.
В начале мая Вячеслав Михайлович Молотов, сменивший Литвинова на посту народного комиссара по иностранным делам, предложил Варшаве помощь против нацистской Германии. Польский ответ, в сущности, звучал как «нет, спасибо». Стремительно назревающий кризис весной 1939 года казался ему настолько незначительным, что Бек разрешил своему послу в Москве отправиться на летние каникулы. Посол Франции в Советском Союзе был поражен беспечностью и безответственностью Бека.
Когда польские войска открыли огонь по советским пограничникам и убили их, именно Франции и Великобритании, которые представляли интересы Польши, пришлось столкнуться с гневной реакцией Советского Союза. Когда они обратились к Польше с предложением вступить в сотрудничество с Москвой на фоне дальнейшего обострения кризиса летом того же года, поляки снова отказались. Впрочем, следует признать, что французы и англичане не особенно старались убедить польские власти в необходимости такого шага.
Франция и Великобритания и сами не относились всерьез к заключению военного альянса с Советским Союзом, но это уже другая история. Так или иначе, именно эти обстоятельства привели к заключению советско-германского договора о ненападении 23 августа 1939 года. Первоначальной реакцией Польши на это событие было поразительное безразличие.
Советский разворот на 180 градусов произошел вовсе не вдруг. Он стал результатом почти шести лет безуспешных попыток организовать систему коллективной безопасности и взаимопомощи против гитлеровской Германии. Ни одно правительство в Европе не хотело объединяться с Советским Союзом против нацистской угрозы. Все они стремились договориться с Берлином, чтобы как-то направить агрессию Гитлера в другую сторону, на восток. Что касается поляков, они были едва ли не главными разрушителями и саботажниками идеи коллективной безопасности.
Пакт о ненападении между нацистской Германией и Советским Союзом был прямым результатом британской, французской и польской политики, и прежде всего, Мюнхенского сговора о грабительском разделе Чехословакии. «Что подходит для одного, должно подходить и для другого», – отметил тогда французский дипломат. Для Москвы это был вынужденный шаг, крайняя мера, на которую Советы решились только после провала идеи коллективной безопасности. Именно в этот момент дверь для Польши закрылась окончательно.
Недавние комментарии президента Путина по поводу истоков войны подтверждаются архивными данными. Возмущение польского правительства, подкрепленное заявлениями невежественного американского посла в Варшаве, является не более чем пропагандой, основанной на политически мотивированной фальшивой истории. «СССР, оставшийся в изоляции, – заключил Путин, – вынужден был принять реальность, которую западные страны создали собственными руками». Именно так началась Вторая мировая война.
