После распада СССР Россия долго не могла выработать устойчивую национальную идентичность, сочетающую противоречивое наследие прошлого со стремлением к сближению с Западом при сохранении собственной самобытности. Полномасштабная война на Украине кардинально изменила общественные настроения и сплотила большинство граждан вокруг новых национальных идей. Благодаря этому Россия проявила неожиданную устойчивость и полностью разрушила западные надежды: санкции и боевые потери не ослабили ни поддержку военных действий, ни доверие к Путину.
Борис Ельцин строил свою власть на отрицании прошлого — как страны, так и собственного, — оставив общество с размытым ощущением идентичности. Владимир Путин, придя к власти, предложил более позитивную модель, основанную на сближении с Западом, но на российских условиях и с оглядкой на независимость. Однако фундаментальные разногласия с Западом оказались непреодолимыми, и эта стратегия зашла в тупик. Государство долго не могло предложить внятную концепцию самобытности — единственной общей точкой опоры оставалась Великая Отечественная война, к которой большинство россиян испытывает искреннюю гордость, а власть наделила её почти религиозным значением.
Когда война началась внезапно и без предупреждения, общество отреагировало растерянностью, недоверием и замешательством. Люди в первую очередь думали, как выжить в новых условиях, а не о поддержке государства. Сегодня ситуация изменилась: почти четыре года войны глубоко преобразовали страну. Под влиянием госпропаганды у многих россиян возникла гордость за способность страны выстоять перед лицом враждебности Запада. Эта установка подпитывается пренебрежительными высказываниями западных политиков и культурных деятелей в адрес России и русского народа — их цитируют на каждом шагу российские СМИ. При этом большинство граждан не замечает, что у позиции Запада есть объективные основания — например, вмешательство Кремля в выборы президента США в 2016 году лучше объясняет негативное отношение Вашингтона, чем якобы «извечная нелюбовь» к русской культуре.
Патриотизм сегодня в явном подъёме: призыв идёт без сбоев, мужчины соглашаются служить — правда, за очень высокую плату, — а движение «Помоги армии», в котором участвуют женщины и пенсионеры, не теряет популярности. Высказываться против общей линии стало не только непринято, но и опасно. Хотя именно Россия начала вторжение на Украину и продолжает атаковать бывший «братский народ», многие в стране считают конфликт вынужденным и оборонительным. Ощущение внешней угрозы сплотило нацию, а неприязнь к Западу стала нормой. Широко распространилось убеждение: если представится случай, Запад нанесёт России удар — и потому страна должна быть сильной, чтобы защитить себя.
Государство, отвечающее за безопасность граждан, заслуживает поддержки — даже тогда, когда оно не справляется со своими обязанностями, как произошло во время украинского прорыва под Курском. Многочисленные свидетельства мирных жителей, семь месяцев проживших под украинской оккупацией, донесли реальность войны до сердец миллионов. А авиаудары по российской территории, унёсшие, по официальным данным, жизни 621 человека, усилили чувство незащищённости даже в европейской части страны. Приход Трампа к власти в США сопровождался сигналами о смягчении отношения к России, но россияне с недоверием воспринимают его мирные инициативы.
Новая национальная идентичность укрепляется не только войной, но и экономикой. Несмотря на самые жёсткие в мире санкции, российская экономика три года подряд демонстрирует рост. Даже при инфляции в обществе преобладает оптимизм в отношении будущего. Конфликт стимулирует инновации: госпредприятия и частные компании активно внедряют новые технологии — так же, как в годы Великой Отечественной, когда появились «Катюши» и танки Т-34. Не все разработки прорывные, но их много, и о них широко сообщают в СМИ.
Ещё один столп национального самосознания — социально-экономическая модель: широкие обязательства государства, госинвестиции, доступные коммунальные услуги и низкие налоги. Именно этого граждане ожидают от власти как нормы, и именно это составляет суть неформального социального договора. Многие убеждены, что на Западе население в этом плане находится в заведомо худшем положении.
Наблюдается и подлинное культурное возрождение. После первоначального шока от запретов на русскую культуру на Западе, которые восприняли как коллективное наказание, внимание сместилось на внутренние ресурсы. В крупных городах открылись десятки новых театров, галерей, концертных площадок и музыкальных фестивалей. Ещё с пандемии россияне начали активно путешествовать по своей стране, и внутренний туризм достиг рекордов — в том числе в таких регионах, как Дагестан и Чечня.
В первые месяцы войны Россию покинуло около 170 деятелей культуры, включая Аллу Пугачёву и Чулпан Хаматову. Пугачёва, перемещаясь между Израилем, Кипром и Латвией, по-прежнему вызывает интерес у поколения старше пятидесяти, но как артистка давно утратила актуальность. Её бывший муж Филипп Киркоров, оставшийся в России, сегодня — главная звезда отечественного шоу-бизнеса. Хаматова играет в театре в Риге, а в кино её последние заметные работы связаны с темой эмиграции. Из всех уехавших лишь режиссёр Кирилл Серебренников сумел построить карьеру на Западе; остальные — в основном среди русскоязычной диаспоры.
На первых порах бегство известных личностей обеспокоило интеллигенцию, но вскоре это освободило пространство для новых имён — например, патриотического поп-исполнителя «Шамана» (Ярослава Дронова) или актёра Юры Борисова, сыгравшего в фильме «Анора», получившем «Оскар», и теперь приглашаемого на главные роли западными режиссёрами. Со временем положение эмигрантов — без публики, без стабильного финансирования, в чуждой культурной среде — стало вызывать насмешки на родине. Распространено мнение: те, кто уехал в надежде, что их антивоенная позиция будет вознаграждена новой карьерой, ошиблись.
Подчёркивание русской культуры стало ещё более заметным — и не только из-за войны. Отказавшись от «воке»-идеологии, Россия заявила о себе как о хранительнице подлинной, традиционной Европы двадцатого века. Эта позиция находит отклик даже у многих либералов, которые всегда хотели присоединиться к западной цивилизации — но к той, какой она была раньше, а не к современной. Даже среди тех, кто выступает против войны, распространено чувство удовлетворения: теперь Россия больше не вынуждена культурно кланяться Западу.
Сегодняшняя Россия — не та страна, которая вступила в войну. Общество стало более сплочённым, а уверенность в собственной жизнеспособности — устойчивой. В краткосрочной перспективе это будет поддерживать готовность продолжать конфликт. В долгосрочной — может привести к фундаментальному переосмыслению национальной идентичности.
