Источник перевод для mixednews – josser
Отношения Москвы со своими восточными территориями, особенно девятью провинциями Дальнего Востока России (ДВР), имеют не последнее значение для безопасности России и азиатско-тихоокеанского сообщества в целом. Щедро одарённый ресурсами ДВР, на долю которого приходится 36 процентов территории страны и 25 тысяч километров морского побережья, является ценным и стратегически желанным активом. Однако, обладая лишь 4,4 процентами населения Россия и внося в ВВП страны всего лишь 5,6 процента, он остаётся её слабыми и недоразвитыми задворками. Географическое положение ДВР рискованно: удалённый и слабо связанный с европейским центром России, находящийся также в неуютной близости к динамичным и амбициозным внешним центрам силы, из которых в первую очередь выделяется Китай. В более широком геополитическом смысле, вес Москвы продолжает основываться главным образом на её военно-политическом присутствии на ДВР – её промышленное и финансовое влияние в этой части мира на сегодняшний день является в сущности незначительным. Вместе с тем, в современном мире компоненты власти, непосредственно не связанные с обеспечением безопасности, имеют огромное значение и в конечном итоге именно они определят, сможет ли Москва успешно сохранить реальный суверенитет над ДВР или взаимодействие внешних сил будет всё сильнее довлеть над экономическим и политическим будущим региона.
Появление стратегии
После распада Советского Союза Дальний Восток прошёл сквозь период забвения: в девяностые годы ДВР впал в глубокий экономический кризис, потеряв 15 процентов своего населения (на данный момент отток вырос до 25 процентов) и свыше 90 процентов своей тяжёлой промышленности. Из-за чрезмерных бюджетных сокращений военно-морские и сухопутные вооружённые силы «пережили существенную деградацию». Общий развал государственного аппарата дал беспринципным региональным начальникам небывалый уровень автономии, который предполагал «либерализованное» принятие решений по вопросам торговли и миграции. Однако в минувшем десятилетии Москва произвела переоценку своих стратегических приоритетов в Азиатско-Тихоокеанском регионе, начав укреплять свою власть и присутствие на ДРВ с прилегающими забайкальскими провинциями, и вложила немалые ресурсы в развитие этих районов. Ожившим интересом Москвы к своим восточным землям двигала геополитика. В 2006 году Владимир Путин назвал изоляцию и общую отсталость ДВР угрозой национальной безопасности России, а в исходящем от государства планирующем документе 2007 года (Федеральная целевая программа «Экономическое и социальное развитие Дальнего Востока и Забайкалья на период до 2013 года»; прим. mixednews.ru) было отмечено, что «присутствие России в Азиатско-Тихоокеанском регионе в настоящее время не соответствует той роли, на которую претендует наша страна в мировой экономической и политической системе».
Составляющие стратегии
Задачи модернизации, поставленные Россией на своём Дальнем Востоке, достигаются по двум основным направлениям. К первому относится возросшее вмешательство государства в хозяйственную сферу указанных территорий, а ко второму – движение к более тесной региональной интеграции со стремительно растущими экономиками Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР), особенно с Китаем. Политика интеграции – которая подразумевает программы развития, связанные с привлечением значительного иностранного элемента – вызвала некую полемику; при том, что она явно необходима с финансовой точки зрения (поскольку у Москвы нет ресурсов на то, чтобы поднять экономику и инфраструктуру этих своих необъятных и суровых земель), кое-кто видит в ней искажение пути экономического развития России и ослабление в долгосрочной перспективе её общей власти над восточными регионами.
В первый компонент стратегии вошли новые административные и контрольные меры, а также новые значительные финансовые траты. В 2006 году Москва постановила организовать Государственную комиссию по вопросам Дальнего Востока «наделённую статусом руководящего органа», а в этом году учредила полнокровное Министерство по Дальнему Востоку и запланировала создание Государственной компании по развитию Дальнего Востока и Восточной Сибири. В 2007 году в соответствии с «Федеральной целевой программой» ДРВ и забайкальским провинциям было обещано 567 миллиардов рублей (около $ 22 миллиардов), а в 2009 году был принят новый документ – «Стратегия», в которой предусматривается трёхэтапное развитие региона до 2025 года. Были поставлены амбициозные цели – 2,6-кратное увеличение в 2008-2013 гг. валового регионального продукта, а также его прирост в 4,4 раза с 2010 по 2025 год.
В действующей редакции плана на 2013 год 95 процентов финансирования предназначены для ДВР и почти 40 процентов выделены на радикальную перестройку города Владивостока: приоритетом пользуются проекты новых дорог, мостов, конференц-центра, 5-звёздочных отелей и нового университетского городка, модернизации порта и аэропорта,. Цель – подготовить город к показу международному сообществу в ходе саммита АТЭС, который должен состояться здесь в сентябре, а если шире – закрепить за ним положение современного делового центра для всего Азиатско-Тихоокеанского региона.
Москва в своих заботах по-прежнему отдаёт предпочтение своим восточным территориям. Ранее в этом году Путин охарактеризовал их развитие как «самую важную геополитическую задачу», которая стоит перед Россией, и потребовал, чтобы показатели роста, превышающие в следующие 10-15 лет среднероссийские, закрыли экономический разрыв с остальной частью страны. (По оценкам одного регионального руководителя рост ВВП на 2 процента выше российской нормы мог бы сделать возможным «схождение» в экономическом отношении Дальнего Востока и России к 2020 году).
Однако её модель развития всё в большей степени строится на привлечении к финансированию и экономическому руководству других азиатско-тихоокеанских стран. Интеграционистский порыв большей частью отражает общий уклон российского государства к переориентации экономических связей страны на восток в сторону АТР. Как объясняет это недавно назначенный министр по Дальнему Востоку Виктор Ишаев, «Россия в течение всей своей истории придерживалась в основном западного вектора своего развития, и раньше это было оправдано… Сегодня Европейский союз – наименее динамично развивающийся регион мира, темпы экономического роста Европы составляют всего 1-2%. Россия ставит своей целью войти в двадцатку самых развитых стран. Этих результатов можно получить, только работая со странами, которые активно развиваются – это Китай, Индия, то есть государства БРИК и страны АТР».
На сегодняшний день интеграция всё ещё пребывает «в зачаточном состоянии». Торговля России с АТР находится на мизерном уровне в 1 процент, и по меньшей мере половина «иностранных» инвестиций в Забайкалье и ДВР ($7,4 миллиарда в 2010 г.) поступают из преимущественно неазиатских стран, имея источниками, как правило, европейских и (через Кипр) внутренних российских инвесторов. Более того, иностранный капитал притекает главным образом к двум сравнительно состоятельным и богатым изысканиями провинциям – 67 процентов к Сахалину (в нефть и газ) и 18 процентов к Республике Саха (в основном в золото, алмазы и лес). Незначительные 14 процентов достались приграничным провинциям, соответственно, 6 процентов – Амурской области, 5 процентов – Хабаровскому краю, 2 процента – Приморью и 1 процент – Забайкальскому краю. Отчасти с целью содействия становлению более диверсифицированной модели развития особое место в дальневосточной экономической стратегии Россия предоставила Китаю, «углубляющееся стратегическое партнёрство» с которым во внешней политике составляет предмет её гордости. «Китай для Дальнего Востока играют ключевую (klyuchevuyu) роль. Нравится или нет, такова действительность», – говорит Виктор Ишаев. В обозримой перспективе решения по многим важным промышленным и инфраструктурным проектам в регионах на ДВР-Байкале будут, по-видимому, приниматься совместно с Китаем, что будет иметь непредсказуемые последствия для экономических и политических связей региона с Москвой.
Цементируя партнёрство
По словам Ишаева Дальний Восток России «испытывает сильное давление со стороны бурно развивающейся экономики соседних территорий Китая». И неудивительно: Китай является крупнейшим торговым партнёром приграничных провинций ДВР и вторым крупнейшим партнёром (после Южной Кореи) для всего ДВР. Китай – это жизненно важный рынок для металлов, угля и леса ДВР, а также основной поставщик продовольственных товаров, одежды и потребительской электроники для жителей региона. Кроме того, население северо-востока Китая превышает по численности дальневосточное российское в отношении, как минимум, 16 к 1. Китайские капитальные вложения пока существенно уступают по значению торговле (момент, который будет рассмотрен позже), но со временем интерес КНР к инвестициям должен вырасти – по крайней мере, на это надеются российские руководители.
Как известно, Россия и Китай в последние годы образовали между собой тесное политическое партнёрство, которое отражает их общие оценки в отношении Соединённых Штатов и Запада (оппозиция осязаемому западному «доминированию» в местных делах) и совпадение позиций по таким вызывающим разногласия вопросам, как санкции против Ирана, ситуация в Сирии и расширение НАТО. Страны укрепили свои отношения, разрешив давние пограничные споры, пообещав «превратить границу между ними в границу вечного мира и дружбы». Они радикально расширили сотрудничество в области торговли (Китай теперь крупнейший партнёр России) и пообещали увеличить её объём с $83 миллиардов в 2011 году до $200 миллиардов в 2020-м. Сотрудничество в энергетической сфере значительно продвинулось в результате $25-миллиардного кредита, выданного в 2009 году российским госкомпаниям «Транснефть» и «Роснефть» на строительство нефтепровода от Иркутска в Китай (и в конечном итоге, к Тихому океану), который должен обеспечить ежедневное снабжение КНР 300 тысячами баррелей неочищенной нефти в течение 20 лет. «Никогда ранее наши связи не характеризовались столь высоким уровнем взаимного доверия», – сказал тогда ещё президент Медведев, нахваливая отношения между странами на встрече в Пекине в сентябре 2009 года.
Российско-китайский консенсус обязательно повлияет на направление движения Дальнего Востока России в будущем. И действительно, Россия просигнализировала о своём намерении напрямую связать развитие востока России с программой модернизации самого Китая. Центральная архитектура и основные принципы нового экономического партнёрства освящены сентябрьским соглашением 2009 года, утверждённым президентами Медведевым и Ху Цзиньтао («Программа сотрудничества на 2009-2018 гг. между регионами Дальнего Востока и Восточной Сибири и северо-востока Китайской Народной Республики»). Программа определила 284 сферы совместной работы, особо выделив 201 «ключевой проект сотрудничества», из которых 90 находятся в России и 111 в Китае, плюс 65 целевых районов для обустройства пунктов пропуска и транспортной инфраструктуры по обе стороны границы. При рассмотрении списка программы как единого целого становится понятно, что он был составлен с целью оживить и разнообразить промышленную базу северо-востока Китая при одновременном ускорении эксплуатации природных ресурсов России и облегчении перетока добытого сырья в Китай – что в одном исследовании получило название ресурсно- и транзитно-ориентированной экономической модели для Восточной России. Анализ показывает, что более 70 процентов проектов, предусмотренных для российской стороны и охватывающих добычу полезных ископаемых, сельское и лесное хозяйство, имеет явный ресурсный акцент – в сопоставлении с примерно 5 процентами с китайской стороны; наоборот, приблизительно 90 процентов очерченных программой китайских проектов относятся к широкому кругу отраслей промышленной переработки и производства. Сфера действия программы должна включить весь Дальний Восток, в том числе проекты в восьми из девяти провинций ДВР (Якутия – исключение), а также Забайкальского края. Некоторые новые проекты, особенно по развитию инфраструктуры, поставкам железной руды и лесоматериалов, уже находятся в стадии реализации.
Неудивительно, что соглашение Ху-Медведева и связанный с ним план осуществления проекта спровоцировали неслабые дебаты в России, где широкое хождение получил взгляд на них как на отводящих востоку России роль «сырьевого придатка» в колониальных отношениях с китайской «метрополией» и подвергающих опасности долгосрочный интерес России в устойчивом развитии. Другие предвидят неприятные последствия для российского суверенитета, а если шире, для международных отношений в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Сергей Караганов, возглавляющий авторитетный московский Совет по внешней и оборонной политике, выражает опасения в том, что для восточных регионов России и даже всей страны весьма вероятно «превращение в придаток Китая — ресурсный, экономический, а затем неизбежно и политический. И при этом без всяких «агрессивных» или недружественных усилий Китая. Просто это произойдет по умолчанию». Кроме того, он говорит, что «полузависимость» России «ещё более усилит международный вес» КНР, что должно вызвать беспокойство у других стран АТЭС. Западные наблюдатели тоже усматривают стратегические риски в указанном подходе России к экономическому развитию; военный аналитик Стивен Бланк, например, пишет о том, что «неудача» России в деле развития ДВР вынудила её «обратиться к Китаю за помощью», что «позволило Китаю начать скрепление нового порядка в экономике и безопасности в Азии за российский счёт». Экономическое поглощение ДВР Китаем отнюдь не неизбежно, но России нужно пересмотреть свои предположения, которые легли в основу ориентированной на Китай стратегии развития, и энергичнее взаимодействовать с азиатско-тихоокеанскими демократиями; среди последних также необходимо наличие хотя бы молчаливого согласия в том, что Китай не должен быть единоличным экономическим арбитром и посредником в отношениях с дальневосточными районами России.
В поисках баланса
Россия всегда в некотором смысле будет «сырьевым придатком» для других стран. Строительство диверсифицированной промышленной базы, конкурирующей с азиатской (за исключением немногих сфер, таких как космос, авиация и ядерная энергетика), – не самая реалистичная для неё перспектива. Удержание за собой реального суверенитета необязательно означает индустриализацию «с опорой исключительно на свои собственные силы», скорее, это означает разумное использование своих огромных относительных преимуществ в природных ресурсах (воде, лесе, энергии, полезных ископаемых и т.п.) для реализации геополитических задач в мировом масштабе, в том числе притязаний на влияние в АТР.
Естественно, основы геополитики исключают предоставление отдельной стране (в данном случае – Китаю) безраздельного доступа к своей ценной товарно-сырьевой базе. В России конечно же есть сторонники более взвешенной интеграционистской политики. Пока руководство Медведева-Путина трубит о выгодах партнёрства с Китаем, многие в российском обществе и правящих кругах опасаются растущего экономического и военного влияния Китая (не говоря уже о его подавляющем демографическом превосходстве) и сомневаются в разумности слишком тесной привязки ДВР к китайской экономической махине в будущем. На их взгляд, демократии Тихоокеанского региона имеют очевидный интерес к развитию ДВР – как с целью получения доступа к природным богатствам региона, так и недопущения захвата Китаем первых ролей в решении вопросов политики развития региона. Далее, предстоящее вступление России во Всемирную торговую организацию должно повысить прозрачность и предсказуемость её отношений с инвесторами АТР – нехватка чего сдерживала приток инвестиций в прошлом. В общем, складывается впечатление, что для более широкого взаимодействия ДВР с АТР созданы необходимые экономические и политические предпосылки, даже если, судя по всему, в долгосрочной перспективе экономическое превосходство Китая в отдельных частях региона, особенно вдоль границы, скорее всего, сохранится.
Хорошие новости состоят в том, что китайские инвестиции в ДВР и Забайкалье в настоящий момент невелики – официально около одного процента, согласно информации об иностранных инвестициях за 2010 год (или $7,4 миллиона), хотя эта цифра может быть и несколько заниженной. К тому же немаловажно то, что несмотря на доминирование Китая в торговле со всеми приграничными провинциями ДВР, для любой из остальных он главным партнёром не является. Так, в 2011 году Южная Корея была главным партнёром для Магадана, Камчатки и Сахалина, а Соединённые Штаты – для Чукотки. Бельгия (неожиданно) стала основным партнёром для гигантской Республики Саха – которая почти так же велика, как все остальные территории ДВР, вместе взятые, – даже если крупнейшим импортёром товаров из Саха были Соединённые Штаты. Более того, на сегодняшний день подавляющая часть инвестиций в этих трёх провинциях приходится на некитайских лиц (и предположительно в большинстве своём неазиатского происхождения), хотя программный перечень Медведева-Ху поощряет Китай нацеливаться и на эти зоны. К примеру, Китай ведёт переговоры о разработке огромных беринговских месторождений угля на Чукотке, а также связанных с ними проектах железных, автомобильных дорог и морского порта, а ещё КНР может подписать соглашения о разведке камчатского нефтяного и газового шельфа. По мере расширения Китаем своей зоны охвата азиатско-тихоокеанские демократии могут найти выгодным и дальше укреплять свои позиции в непограничных провинциях. Речь не идёт о выкраивании здесь сфер влияния; скорее, сдерживая растущее давление Китая в регионе, другие тихоокеанские государства могут даже укрепить российский суверенитет, защищая при этом свои собственные интересы в Северо-Восточной Азии.
И вот здесь особую роль должны сыграть Соединённые Штаты. По-прежнему оставаясь крупнейшей в мире (хотя и не самой быстрорастущей) экономикой и самой влиятельной тихоокеанской державой, Соединённые Штаты имеют и ресурсы, и обусловленную соображениями безопасности мотивацию усилить своё присутствие на ДВР. Япония тоже могла бы взять на себя более активную экономическую роль, но отношения двух стран отравляются продолжающейся российской оккупацией четырёх южных островов Курильской гряды (и демонстративные визиты Медведева на Курилы в 2010 и 2012 году только усилили напряжённость). Непосредственно сейчас американское присутствие ничем не примечательно. На Америку приходилось лишь 2,2 процента общего объёма торговли ДВР в 2011 году и лишь 0,1 процента иностранных инвестиций в 2010-м – несмотря на десятки миллиардов долларов, которые были вложены раньше корпорацией Exxon в инфраструктурные проекты, связанные с добычей нефти и газа на Сахалине. Конечно, инвестиции и технологии США могут сильно помочь России в освоении и управлении необъятной ресурсно-сырьевой базой своих восточных территорий. Похоже, что ДВР должен принять на себя своё возросшее значение в американских оборонных расчётах в свете переноса внимания Вашингтона и военных ресурсов США на запад Тихого океана с целью дать ответ на китайский вызов. Стратегический союз или «антанта» между Москвой и Вашингтоном в Тихом океане, где их отношения сравнительно устойчивы, могли бы отвечать краткосрочным интересам обеих стран путём установления определённых ограничений на рост сферы влияния Китая. Тем не менее, лучшим подходом, рассчитанным на длительный период, могли бы быть всеобъемлющие региональные соглашения в области экономики и безопасности, которые бы сделали возможным активное соучастие всех заинтересованных тихоокеанских государств в развитии ДРВ и Сибири, гарантируя при этом реальный суверенитет России над территориями (с учётом преобладания китайского влияния в приграничных районах по сравнению с другими внешними силами). Возможно, Соединённые Штаты могли бы показать пример в создании подобного образования. В любом случае, определение экономического и политического статуса российского Дальнего Востока обещает в ближайшие десятилетия стать наиважнейшим приоритетом в сфере безопасности для Соединённых Штатов и остальных стран азиатско-тихоокеанского сообщества.
