Источник перевод для mixednews – josser
5.03.2013
Андраник Мигранян опубликовал в эти дни серьёзную критику нашей с Дмитрием Трениным статьи в International Herald Tribune в защиту активного стратегического американо-российского диалога. Со многими его наблюдениями, касающимися нынешнего состояния отношений между США и Россией, я соглашусь. Но его узкий фокус на текущем состоянии отношений лишь подчёркивает необходимость в таком диалоге.
Трём доводам Миграняна против стратегического диалога США и России не хватает убедительности.
Во-первых, такому диалогу, чтобы быть успешным, не обязательно быть направленным против «какой-нибудь третьей, вызывающей беспокойство страны», как утверждает он. Разумеется, эта направленность была решающей для впечатляющего успеха стратегического диалога с Китаем, инициированного администрацией Никсона. Но американо-индийский стратегический диалог, начавшийся более десятилетия назад, не был сосредоточен на какой-либо отдельной третьей стране, и всё же, он придаёт новые формы равновесию в Южной Азии и Индийском океане, а также способствует развитию сотрудничества в ядерной сфере, борьбе с терроризмом и вопросах экологии. А долгая история стратегического американо-израильского диалога и сотрудничества не стали помехой американским усилиям по поддержанию конструктивных отношений с противостоящими Израилю ключевыми арабскими странами.
Во-вторых, стратегическое американо-израильское сотрудничество является опровержением второго утверждение Миграняна, а именно, о том, что у двух стран могут быть совпадающие стратегические интересы, только если они примерно равны по своим возможностям и ресурсам. Любому, кто следил за отношениями США и Израиля на протяжении хотя бы последних нескольких лет, было бы трудно привести аргумент о том, что «из-за своих более скромных экономических и военно-политических возможностей, слабая сторона сталкивается с утратой суверенитета, что лишает отношения их стратегического характера», как пишет Мигранян. Вообще-то, основным спорным моментом нынешних дебатов вокруг кандидатуры Чака Хейгела на должность министра обороны является то, до каких пределов должны Соединённые Штаты считаться со стратегическими решениями Израиля.
И наконец, стратегическое сотрудничество требует в отношениях между двумя крупными державами определённого уровня доверия, но для начала стратегического диалога такой уровень доверия не является обязательным, как это хочет сказать Мигранян.
Но более крупная проблема заключается в том, что Мигранян неправильно понимает цель стратегического диалога. Она не в том, чтобы устранить все значимые источники напряжения в отношениях между двумя крупными державами. Это было бы невозможной задачей. Отношения между двумя крупными державами всегда представляют собой смесь сотрудничества и соперничества. Вернее сказать, стратегический диалог стремится к расширению стратегических возможностей каждой страны для продвижения её интересов при одновременном смягчении последствий неизбежно сохраняющихся различий. И в указанном смысле, он стремится изменить понимание текущих спорных вопросов такими способами, которые создают условия для более масштабного в настоящий момент сотрудничества.
В более широком смысле, стратегический диалог мог бы быть направлен на решение трёх вопросов: 1) представление каждой страны о том, где она хочет быть в долгосрочной перспективе; 2) факторы, которые будут определять обстановку в мире в долгосрочном периоде, и то, каким образом они будут сужать или расширять возможности, облегчать и усложнять достижение каждой страной своих целей; и 3) возможность стратегического сотрудничества с учётом пунктов 1 и 2. Иными словами, достаточно ли совпадают цели и воспринимаемые в таком качестве вызовы, чтобы широкое сотрудничество было оправданным?
Относительно отношений США и России, один вопрос, который по мнению Миграняна делает стратегический диалог невозможным, на самом деле в любой такой дискуссии играл бы большую роль: необходимость создания устойчивого баланса сил в различных частях мира. И у Соединённых Штатов, и России есть стратегический интерес к природе такого баланса на всей периферии России – в Европе; Юго-Западной, Центральной (Южной) и Северо-Восточной Азии; в Арктике.
Возьмём один пример: Мигранян указывает на то, что российские и китайские интересы совпадают «по вопросу сдерживания высокомерной и односторонней внешней политики Вашингтона, который пытается главенствовать в мире». Если не подвергать сомнению точность этой характеристики американской внешней политики, проблема в том, что он узко концентрируется только на нынешнем положении дел. Но будут ли российские и китайские интересы совпадать в долгосрочном плане? Может ли Россия чувствовать себя стратегически уютно в отношениях со страной, с которой у неё протяжённая общая граница, в исторической перспективе не раз становившаяся предметом спора (пусть даже сейчас она подверглась полной демаркации)? Со страной, чья экономика в 4 раза больше российской, а население – в 9 раз, причём разрыв, судя по всему, будет только увеличиваться? Со страной, которая может со временем занять место России как крупнейшего коммерческого партнёра Центральной Азии и попытаться захватить ресурсы Сибири и российского Дальнего Востока для своих рынков? Я не претендую на знание ни того, как бы ответили российские руководители, ни того, как они оценивают стратегические последствия своих ответов для российских национальных интересов. Но я всё же предположу, что американские правящие круги хотели бы знать ответы на подобные вопросы, так же как и российские хотели бы знать ход мыслей США относительно Китая.
Две страны могут обнаружить, что у них есть причины для стратегического сотрудничества, и не обязательно в деле сдерживания Китая, как могли бы предположить многие. В конце концов, обе страны заинтересованы строить с Китаем конструктивные отношения, и ни одна из них по-видимому не готова жертвовать ими ради развития американо-российского сотрудничества. Но возможно, что и у той, и у другой есть интерес к созданию такого баланса, который в достаточной степени удовлетворяет запросам Китая, России, Соединённых Штатов и других заинтересованных стран с тем, чтобы обеспечить прочный фундамент для безопасности и экономического прогресса в Центральной Азии и Северо-Восточной Азии.
Аналогичные обращённые в будущее вопросы могут привести к мысли о том, что почва для американо-российского сотрудничества имеется в других периферийных по отношению к России регионах и по другим вопросам. Конечно, как отмечаем мы с Трениным, стратегический диалог не должен непременно привести к стратегическому сотрудничеству. Он может вскрыть непреодолимые различия. Мы можем обнаружить, что в силу веских причин стратегического характера баланс в американо-российских отношениях больше тяготеет к соперничеству. Но не стоит ли нам хотя бы вступить в диалог, чтобы прощупать почву для стратегического сотрудничества, а не отметать его возможность с порога? Результаты могли бы нас удивить.
