Великая террористическая тайна Америки – когда её союзники и враги причастны к одному и тому же «злу»

В наши дни очень тяжело разобрать, кто – террорист, а кто – нет.

Представители ИГИЛ, министр иностранных дел Саудовской Аравии принц Сауд аль-Фейсал ибн Абдулазиз аль-Сауд

Разумеется, задача эта кажется лёгкой. Аль-Каида и Исламское Государство (ИГИЛ) – независимо от отношений, которые по нашему мнению есть между ними – являются террористическими организациями, уничтожающими мирных жителей в ужасающих масштабах. И та, и другая опасны именно тем, что, действуя хорошо подготовленными небольшими группами, они способны вызывать массовую гибель людей.

Но многие характеристики, используемые прессой для демонизации ИГИЛ, из которых самой выделяющейся является не только её практика обезглавливания казнимых ею людей, но и безжалостное поддержание порядков радикального ислама, так же верны и для главного американского союзника в регионе – Саудовской Аравии. Хотя саудовские обезглавливания можно извинить как предпочитаемый в королевстве способ казни осуждённых преступников (можно сказать, такой же гуманный, хоть и более зрелищный, как и существующая американская практика исполнения высшей меры наказания с использованием химкоктейля «Сделай сам», которому на то, чтобы подействовать, может понадобиться несколько часов), людей казнят за колдовство и критику режима, т.е. преступления, которые сводят на нет утверждения о том, что подобные казни служат чему-то, что можно назвать правосудием. Поэтому от нашего ключевого союзника террористическую организацию в первую очередь отличает лишь негосударственный статус ИГИЛ – хотя со своими устремлениями основать халифат она надеется преодолеть указанное обстоятельство.

Далее, есть такой факт, что курдская группировка, которая была среди самых эффективных противовесов ИГИЛ, считалась Соединёнными Штатами террористической организацией – собственная борьба Турции с курдами является одной из причин, по которой наш союзник по НАТО не рвётся поддерживать нашу войну с ИГИЛ. Кстати, США уже давно стали подходить к вопросу присвоения террористического статуса, руководствуясь соображениями удобства, как, например, тогда, когда они убрали иранскую группировку из списка террористических организаций после того, как она стала любимицей в кругах национальной безопасности округа Колумбия. Пока США обходят это включение курдов в террористический список, относясь к различным группировкам как r совершенно другим, но есть вероятность того, что Государственный департамент рассмотрит вопрос об исключении из перечня РПК (Рабочая партия Курдистана; прим.).

Подобные исключения из списка являются прерогативой исполнительной ветви власти, решающей, какие боевики соответствуют нашим интересам, а какие – нет. Но ввиду того, что ФБР провоцирует людей «вступать» в занесённые в списки группировки (в противоположность невнесённым) в рамках «подставы», которая в результате оборачивается обвинениями в материальной поддержке терроризма, потенциальная путаница в этом вопросе вызывает уже юридические проблемы. Если «терроризм» – мишень движущаяся, как мы можем преследовать людей за попытки поддерживать подобные организации, особенно если их связи с ними являются полностью вымышленными?

Вопрос не менее запутан и в отношении наших «союзников» в регионе. У США давно были сложности с тем, чтобы Саудовская Аравия, Катар и Кувейт перестали закрывать глаза на финансирование лиц, которых мы считаем террористами, и хотя борьба с ИГИЛ позволила вытянуть из них обещание того, что они будут пресекать финансирование терроризма, подобные обещания после 11 сентября они дают постоянно. Некоторые из этих стран не только взрастили ту разновидность радикального ислама, которая привела к появлению Аль-Каиды – частенько их геополитические интересы заставляли их действовать против светских (хоть и авторитарных) лидеров.

А есть ещё и различия, которые мы проводим у себя дома. Как отмечает эксперт Совета по международным отношениям Мика Зенко, зачастую преступления внутри страны с теми же последствиями, что и у терактов, в качестве таковых не рассматриваются. Например, когда работник Федерального управления гражданской авиации Брайан Говард поджог Чикагский центр управления ФАА, это вызвало приостановку полётов по Среднему Западу на целый день, т.е. такой хаос, который не отказались бы устроить и террористы. Но террористом его объявлять не стали (в среду власти ходатайствовали об отложении предъявления обвинения, так что пока это не исключено).

Наверно самый интересный внутриамериканский случай неотнесения к терроризму имеет отношение к Фрейзеру Гленну Миллеру – человеку с широкими связями с Ку-Клукс-Кланом, обвинённому в убийстве 13 апреля в Канзас-Сити трёх человек, которые по его мнению могли быть евреями. В уточнённых обвинениях, предъявленных на прошлой неделе в отношении него, по-прежнему ничего не говорится о терроризме. Даже с учётом связей Миллера с Кланом, обвинения в терроризме маловероятны, хотя это и неправильно. Дело в том, что в 2012 году в деле по обвинению Кевина Харфэма в попытке взрыва на дне памяти Мартина Лютера Кинга в г. Спокане штата Вашингтон федеральные прокуроры указали на связи Харфэма с Миллером, чтобы потребовать более строгого наказания для неудачливого подрывника. Связи Харфэма с другими экстремистами, с Миллером, делают его более опасным преступником, утверждали власти. В ФБР уже несколько лет знали, что Миллер является участником сети, которая ранее уже пыталась задействовать взрывное устройство в террористическом акте.

Преступления, в которых обвиняется Миллер, могут повлечь смертную казнь, а преступления Говарда – усиление ответственности, которое обычно ассоциируется с воздушным терроризмом. Для описания их действий мы не пользуемся словом «терроризм» – пока.

Что в свою очередь говорит о том, что мы не используем полностью те средства, используемые нами для контроля групп, которые правительство с большей готовностью называет террористами, а именно – мусульман (хотя освобождение норок со звероводческих ферм в 1990-х гг. тоже может квалифицироваться в таком качестве). Но это не значит, что мы должны их использовать – повышенный акцент на мусульманских общинах, сопровождающийся утверждением о том, что любое политическое насилие в этих общинах обязательно является «иностранным», а следовательно, подлежит более тщательному расследованию, может служить фактором, отвлекающим внимание от людей вроде Миллера, у которых могут быть средства для нанесения большего ущерба. Но это должно вызвать вопрос, почему мы проводим указанные различия.

Некоторые намёки даёт пишущий для New York Times почётный профессор философии Томис Капитан. В отношении лиц, записанных в террористы, «вопрос о том, почему они прибегают к терроризму, рассматривается как бессмысленный, без надобности примиренческий, или, в лучшем случае, как простое нездоровое любопытство». А что касается тех, кто не записан (Капитан берёт более масштабные вопросы вроде государственного терроризма), то он уводит в сторону. Хотя в основном всё сводится к тому, чтобы посеять страх – страх перед одними, но не другими.

Тогда в конечном счёте слово «терроризм» должно не дать нам спросить: «Почему?». Почему люди обращаются к насилию, почему одно насилие разрешено (или, по крайней мере, рассматривается как рядовое преступление), а другое – нет? Что с учётом неразберихи вокруг нашей борьбы с ИГИЛ, которая неизбежно запутывает лежащий в её основе вопрос, объясняет, почему мы должны спрашивать: «Почему?».