За почти три года российской интервенции в Сирии Москве удалось предотвратить крах режима. С точки зрения некоторых наблюдателей, это вмешательство наряду с активизацией экономического и политического влияния во всем регионе представляет собой возвращение России на Ближний Восток и попытку вернуть тот уровень влияния в регионе, которым обладал когда-то Советский Союз. Другие видят в российском вмешательстве признак новой агрессивной внешней политики России: новая интервенционистская Россия, возможно, захочет вторгнуться и в другие страны, где у нее имеются интересы, например, в Ливию. Обе эти точки зрения сводятся к тому, что Россия является влиятельным игроком в этом регионе, способным противостоять влиянию Запада. Но существует также опасность необоснованной экстраполяции сирийского сценария, и аналитики должны быть осторожны в придании слишком большого значения этой российской активности. В то время как у России на самом деле имеется долгосрочная стратегия на Ближнем Востоке, она сталкивается с существенными ограничениями.
Политика Москвы на Ближнем Востоке может показаться непоследовательной и произвольной, поскольку ей не хватает четкого подхода, ориентированного на конкретный конечный результат. Она сосредоточена, по крайней мере, внешне, на краткосрочной перспективе, и в силу этого обстоятельства представляется исключительно оппортунистической и транзакционной. Но именно такой, казалось бы, чисто тактический, краткосрочный подход, представляет собой стратегию. Вероятно, эта стратегия отвечает интересам постсоветского российского государства. Ранее уже публиковались выводы аналитиков Rand Corporation, согласно которым долгосрочное намерение России состоит в том, чтобы максимизировать краткосрочные экономические, военные и политические преимущества на Ближнем Востоке, одновременно сокращая краткосрочные преимущества и возможности своих противников.
Представление своей внешней политики как транзакционной и свободной от идеологии дает России большую свободу маневра и возможность взаимодействовать с такими непримиримыми соперниками как Саудовская Аравия и Иран. Идеологический нейтралитет увеличивает возможности для распространения влияния, экономических инвестиций, и, в случае необходимости, разрыва отношений. Этот ресурсный и зависящий от случая подход позволяет Москве использовать возникающие шансы, вызванные непредсказуемой динамикой событий на Ближнем Востоке, одновременно ограничивая свои затраты и обязательства. Гибкий подход России также резко контрастирует с политикой США, Великобритании и других западных стран.
Однако, стратегия России на Ближнем Востоке имеет явные ограничения и реальные практические недостатки. Поскольку ресурсы и возможности России ограничены, а взаимодействие со странами Ближнего Востока ослабевает, ее влияние соответственно будет уменьшаться. При отсутствии более глубоких обязательств, Россия вынуждена полагаться на то, что другие игроки, динамика и события будут создавать для нее окна возможностей. Когда российские интересы совпадают с интересами другого игрока, краткосрочные соглашения легко достижимы, часто не связаны с большим риском и приносят быстрые плоды. Но ценность подобных сделок весьма ограничена. Россия может предложить себя в качестве альтернативы Западу – и особенно США – но это не обязательно будет привлекательная альтернатива.
В сущности, у России нет настоящих долгосрочных союзников на Ближнем Востоке. Москва может влиять и определять ход событий в регионе, но она не в состоянии контролировать доминирующую повестку дня, если только не возьмет на себя риск одностороннего вмешательства: ей также нужны глобальные союзники, на которых она сможет положиться, защищая свои интересы или достигая своих целей на Ближнем Востоке. В лучшем случае, Россия может сохранить несколько существующих альянсов и влиять на поведение стран, делая деньги на разногласиях и осложняя Западу осуществление его политики в регионе.
Сирия демонстрирует как преимущества тактического транзакционного подхода, так и пределы российской политики и потенциала. В Сирии России удалось предотвратить крах режима президента Башара аль-Асада, заплатив относительно небольшую цену. Она также заметно усилила свое влияние в странах Леванта, восстановила свои военно-морские и авиационные базы, и, возможно, существенно снизила угрозу суннитского экстремизма у себя дома.
Взаимовыгодные договоренности с Ираном и ливанской Хезболлой привели к благоприятным краткосрочным результатам на севере Сирии. Но безопасный выход из конфликта представляется существенно более сложным и менее вероятным. Более того, Сирия – единственная страна на Ближнем Востоке, у которой имеются последовательные стратегические отношения с Россией. И даже эти отношения являются довольно шаткими. Ничего из происходящего в Сирии не следует экстраполировать на другие страны.
В других странах региона Россия использовала свою деидеологизированную стратегию для достижения ряда временных побед. Например, Москве удалось укрепить отношения с Израилем, одновременно углубив военное сотрудничество с Ираном. Однако, неотъемлемые противоречия, игнорируемые в рамках неидеологического взаимодействия, препятствуют установлению доверия с лидерами, которые склонны рассматривать регион сквозь призму своих изначальных убеждений: они желают долговременных связей и последовательности для сохранения стабильного статус-кво.
По мнению многих аналитиков, ключевые лидеры на Ближнем Востоке рассматривают взаимодействие с Россией как угрозу западному партнерству, как временную, второсортную альтернативу партнерству с США, или как практическую необходимость ради получения экономических выгод, либо преимуществ в сфере обеспечения безопасности. Требования взаимности услуги в подобных отношениях беспощадны, а связи, в конечном счете, оказываются эфемерными. Неясно, как тактические завоевания России на Ближнем Востоке могут быть трансформированы в долгосрочный стратегический успех.
Это ясно указывает на самое значительное ограничение региональной стратегии России: оно заключается в том, что не сама Россия, а страны Ближнего Востока определяют глубину своих отношений с Москвой, и, следовательно, результаты любой российской активности в регионе. Подобно тому, как Россия стремится действовать на Ближнем Востоке ради собственной выгоды – будь то экономика или стремление к престижу – эти государства также стремятся использовать Россию в собственных интересах.
Разрыв отношений с Россией вряд ли приведет к существенным стратегическим издержкам для каких-либо стран Ближнего Востока. Краткосрочные транзакционные отношения могут возникать и прекращаться по желанию. Поэтому именно ближневосточные игроки имеют приоритет в отношениях, и именно им принадлежит прерогатива определять жизнеспособность и успех любой российской стратегии, как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе.
