Почему у России и Америки расхождения по сирийской проблеме

Теперь, когда Россия ясно дала понять, что не намерена оставаться в стороне от урегулирования сирийского конфликта, перед американскими политтехнологами встал вопрос: как США должны отреагировать на этот шаг Москвы. Ситуация довольно знакомая: в течение многих лет Вашингтон каждый раз принимал какие-то меры против односторонних действий России, вместо того, чтобы признать, что две страны занимают принципиально различные позиции относительно природы государственного суверенитета.

U.S. Secretary of State Kerry and Russian Foreign Minister Lavrov shake hands after making statements following meetings regarding Syria, at a news conference in Geneva

Для России суверенитет – это традиционный принцип, восходящий к Вестфальскому договору, положившему конец Тридцатилетней войне в 1648 году. Согласно этому документу, государство обладает всей полнотой власти на своей территории, и никакие внешние силы не имеют права вмешиваться в его внутренние дела. Европейские правительства и администрация Обамы придерживаются иной, более современной трактовки этого понятия, якобы основанной на общечеловеческих ценностях: если тот или иной режим угнетает своих граждан и нарушает их базовые права, это является законным основанием для внешнего вмешательства. Вот что написал в 2012 году о российской интерпретации понятия суверенитета профессор Луисвилльского университета США Чарльз Зиглер:

«Европа постепенно отходит, или уже отошла от традиционной концепции современного государства, заменив ее постмодернистской категорией ограниченного суверенитета, в основе которой лежит приоритет гуманитарных факторов. Россия же, как и Китай, в основном придерживается модернистских принципов государственности в духе Вестфальских мирных соглашений. Согласно этой концепции, суверенитет представляет собой практически абсолютную категорию. Европейский космополитизм, со своей стороны, считает эту модернистскую интерпретацию суверенитета устаревшей, или даже варварской. Позиция Соединенных Штатов Америки находится где-то между этими полюсами, причем здесь наблюдается весьма широкий разброс мнений между модернистскими и постмодернистскими взглядами на суверенитет. Реалисты и изоляционисты придерживаются скорее первой концепции, в то время как либералы и неоконсерваторы – второй.

На подсознательном уровне европейский и даже американский подход к этой проблеме представляется более привлекательным. Защита абсолютного суверенитета свойственна только диктаторским режимам, подобным режиму президента Владимира Путина в России: такая стратегия служит для сохранения их власти, хотя и не обязательно отвечает интересам народов, которыми они управляют. Кроме того, «постмодернистская» концепция суверенитета основана на гораздо более современных международных соглашениях, чем Вестфальский договор.

В 2005 году Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, утверждающую так называемую «ответственность за защиту» (Декларация о праве и обязанности отдельных лиц, групп и органов общества поощрять и защищать общепризнанные права человека и основные свободы), которая позволяет международному сообществу использовать любые целесообразные меры по защите населения страны от режима, осуществляющего этнические чистки, либо совершающего военные преступления. Разумеется, реальность всегда оказывается более сложной. С тех пор, как резолюция об «ответственности за защиту» была принята, она является объектом неутихающих споров. Многие страны, включая Китай и Россию, считают ее скорее превентивной доктриной. «По нашему мнению, функция международного сообщества должна в первую очередь состоять в оказании всесторонней помощи государствам, направленной на усиление их собственных позиций, а также в мерах превентивной дипломатии», заявил в 2009 году Михаил Маргелов, в тот момент нанимавший пост представителя России при ООН. «Любое вмешательство международного сообщества должно быть признано исключительной мерой воздействия».

Резолюция об «ответственности за защиту» была впервые официально использована для оправдания вооруженного вторжения в 2011 году, когда была применена военная сила против режима Муаммара Каддафи в Ливии. Дмитрий Медведев, занимавший в то время пост президента России, одобрил этот шаг, несмотря на возражения Путина, который в тот момент управлял страной в качестве премьер-министра. Путин назвал вмешательство Запада в гражданский конфликт в Ливии «крестовым походом» против суверенного государства. В результате это стоило ему выговора от Медведева. Этот случай стал единственным актом неповиновения слабого президента, в течение четырех лет фактически служившего прикрытием Путина.

Путин по-прежнему считает ливийское вторжение ошибкой и постоянно приводит Ливию в качестве примера, обосновывая свою поддержку режима Башара аль-Асада в Сирии. «Если бы Россия не поддержала Сирию, ситуация в этой стране была бы еще хуже, чем в Ливии, а поток беженцев был бы еще большим», заявил он в своем выступлении 15 сентября на саммите ОДКБ в Душанбе.

Вообще-то положение в Сирии и  в самом деле гораздо хуже, чем было в Ливии: миллионы переселенцев и беженцев, а также рост влияния группировки «Исламское государство» свидетельствуют об этом вполне убедительно. Путин настаивает на том, что многочисленные жертвы сирийского конфликта обусловлены вмешательством Запада. Хотя в его аргументах легко увидеть некоторую своекорыстность – ведь оружие, которое он поставляет Асаду, убило тысячи сирийцев – они полностью соответствуют его точке зрения, что ни одна внешняя сила не имеет права на попытку смены режима в суверенном государстве.

Они, возможно, даже соответствуют новейшей версии концепции «ответственности за защиту». Одним из «общих принципов оказания помощи», предусмотренных в докладе от 11 июля 2014 года Генерального Секретаря ООН Пан Ги Муна, который был посвящен коллективной безопасности, назван принцип «ненанесения вреда»:

«Опыт показывает, что недостаточно продуманная международная помощь может непреднамеренно привести к возникновению, либо обострению внутренних социальных конфликтов, сопровождающихся совершением кровавых преступлений. Международная поддержка (или консультирование по практическим вопросам), которая ведет к усилению дискриминации и неравенства, либо подталкивает группы населения к борьбе за источники доходов, является особенно вредоносной.

Кто-то может возразить, что Путин проявляет непоследовательность в защите своей позиции. Как насчет военных авантюр России в Грузии или на Украине? Официальное объяснение Путина сводится к тому, что вмешательство России в обоих этих случаях было лишь реакцией на предпринятое ранее вмешательство Запада, который он обвиняет в содействии незаконной смене режима в этих двух постсоветских странах. С другой стороны, он не может заявить публично, хотя это как раз является доказательством его последовательности, что для России вопрос о суверенитете Украины и Грузии никогда не являлся окончательно решенным.

Вне всяких сомнений, Путин защищает свои прагматические интересы, как в постсоветском окружении России, так и на Ближнем Востоке, где последние годы оказались весьма тяжелыми для таких традиционных союзников России как Каддафи и Асад. Впрочем, он также защищает свою четко обозначенную внешнеполитическую доктрину. Соединенные Штаты и их союзники, у которых, разумеется, имеются свои прагматические интересы в регионе, придерживаются другой позиции, не столь отчетливой, поскольку она все еще находится на стадии формирования. Конфликт между двумя этими точками зрения возникал и обострялся неоднократно, в настоящее время его наиболее горячими точками являются Сирия и Украина.

Существуют лишь три пути урегулирования этих идейных разногласий. Первый из них подразумевает военную и экономическую конфронтацию Запада с Россией, в результате которой ее позиция просто не будет иметь никакого значения. Так, например, в Сирии это могло бы означать меры, которые сделают расширение российского военного присутствия чрезмерно дорогостоящим. Сложно с уверенностью сказать, обладает ли Запад достаточной политической волей, чтобы отстаивать подобную позицию до конца, поскольку это может привести к прямому военному столкновению с Россией на территории Сирии. В рамках этого подхода, аналогичное давление могло бы быть в какой-то момент оказано и на Китай, разделяющий взгляды России.

Второй вариант – договориться о новых правилах взаимодействия великих держав по вопросам  международного урегулирования. Это потребовало бы разработки, вероятно, под эгидой ООН, комплекса гораздо более ограниченных и конкретных мер по урегулированию споров. Такой подход сделал бы международное вмешательство в меньшей степени зависящим от интересов или вето той или иной страны – члена Совета Безопасности ООН. Разумеется, это несколько идеалистическое предложение, но такой способ решения проблемы не является беспрецедентным, поскольку он вполне согласуется с объединением суверенитетов, практикующимся в рамках Европейского Союза.

Впрочем, наиболее вероятный сценарий развития событий состоит в том, что каждый конкретный инцидент будет рассматриваться как отдельная ситуация, требующая особых мер в сфере практической политики. В некоторой степени, подобный подход осуществляется в отношении Украины, где Путину фактически предоставлено право сохранить за собой Крым, а западные переговорщики принуждают Украину предоставить особый статус территориям, находящимся под контролем пророссийских сил. В Сирии это могло бы означать избирательный альянс с Россией против ИГИЛ и одновременно закулисные переговоры о разделении Сирии, либо о постепенном отстранении Асада от власти в стране.

Трудно назвать подобный вариант достойным восхищения, однако он точно предпочтительнее в сравнении с полным провалом и бесконечной эскалацией, как в дипломатической, так и военной сфере.

Автор, Леонид Бершидский — журналист, политический аналитик, редакционный директор издательства «Эксмо», обозреватель агентства Bloomberg. В прошлом — главный редактор интернет-сайта Slon.

Поделиться...
Share on VK
VK
Tweet about this on Twitter
Twitter
Share on Facebook
Facebook
0

Добавить комментарий